Юрий Семенов - Конец черной тропы

— Что это?

— Статья здесь твоего Скворца.

Угар обалдело уставился на подпись под опубликованным обращением. Прочитал раз, второй. Потом упавшим голосом произнес:

— Все... Нельзя идти к Зубру. Он меня за них, особенно за Шмеля, исполосует своим ножичком на ремни.

Как же пригодилась Проскуре предусмотрительная мысль Чурина о том, что все несчастья Угара спишутся на недобитого и попавшего в МГБ Скворца.

— Башка варит у тебя, друже Прок,— похвалил чекиста за толковое разъяснение Угар.

— Положись, друже Угар, на мой опыт,— шепнул Проскура.— Зубр должен не только поверить, но и подсказать тебе, как быть после такого предательства Скворца.

Не моргнув, смотрел перед собой Лука. И вдруг положил Павлу Гавриловичу руку на плечо, сказал властно:

— Если твои слова оправдаются, быть тебе моим эсбистом. А пока ты официальный кандидат на эту должность,— встал он с дивана, прошелся по комнате и добавил: — Зубру «грипс» послал, что направляюсь к нему. Пошли ужинать. И в путь, друже Прок.

...За ночь Угар с Проком сделали два привала: До Боголюбов около двадцати километров — путь немалый.

На первом привале Угар спросил своего «кандидата в эсбисты»:

— Друже Прок, как сможешь выкрутиться, если тебя начнет расспрашивать новый эсбист Зубра?

— У него появился новый?

— Не знаю, но должен бы уже быть. Он, к примеру, тебя и спросит, откуда объявился такой.

— Тайный агент, скажу. Шмеля и Угара, лично доверенный функционер, выполнял их особые поручения, на месте не сидел, а родом я из Городка Ровенской области.

— Как начинал, какое твое оуновское прошлое, отвечай, там придумывать некогда будет,— торопил Угар.

— Я не был в боевках, отвечу, мой ранг в ОУН повыше. Мы с батькой постой содержали, накрыли нас энкавэдисты вскоре после войны. Я с друже Воеводой утек...

— Так-так, продолжай. Ты Шмеля называешь Воеводой, не ошибаюсь? — понравилось Угару.

— Его прежнее псевдо было Воевода. Оно не нравилось вам... А меня он окрестил Проком. Сказал: «в прок для меня работать будешь». Мне завлекательно стало. Рассказывал об истории Украины, о Мазепе... Песням оуновским учил.

— Когда с Угаром, спросят, впервые встретился?

— Прошлой осенью, он приезжал со Шмелем и еще каким-то дядькой.

— Верно врешь, в прошлом году мы ездили в Ровенский район по заданию Волкодава, так Зубр тогда назывался.

— Не волнуйся, друже Угар, что касается тебя, то ты знал обо мне. Недавно велел Шмелю привести к тебе. В связных пока я у тебя. А намерений своих в отношении меня ты еще и сам толком не знаешь. Что скажешь, то и верно.

— Врешь и прикидываешься складно, друже Прок. Вас учат, что ли, этому?

— Учат грамоте, а сообразительность жизнь кует.

— Смотри, чтоб этот новый эсбист тебя в жилку не вытянул,— предупредил Угар.— Ты хитрее должен быть.

Ко двору Шульги пробрались огородами, бесшумно проскользнули вдоль притемненной от луны стены сарая и скрылись за неприкрытыми воротами риги. Проскура чувствовал, что Угар здесь все знает на ощупь.

— Будь тут,— боком задел чекиста проводник, отойдя в глубь сарая. И вдруг вернулся, пошуршав, сунул Проскуре в руку сверток и предложил лезть за ним на сеновал.

В свертке были мягкий хлеб, сало, огурцы, помидоры и луковица. Угар живо нарезал хлеб и сало.

— Ешь, друже Прок, чтобы дальше идти смог,— предложил он и, глянув в щель между горбылями, довольный, подметил: — Как часы, вовремя! Уже светает!

На сеновале дышалось легко. Хотелось спать.

Приближающиеся к риге шаги они услышали одновременно. Угар вскинул руку и дал понять Проскуре, чтобы не двигался, а сам лег на спину, прислушиваясь.

Вошедший в ригу прокашлялся, цыкнул на кого-то, и в ответ ему коротким лошадиным отфыркиванием откликнулся Угар. А хозяин уже поднялся по лесенке и хмуро глядел, поглаживая отвислые усы, на незнакомого ему Прока.

— Залазь, Игнат, тут свои,— приподнялся Угар и сразу с упреком: — Что же ты только хлеб да сало положил. Беднеть начал?

— Беднеть не беднеть, но не напасешься, друже Угар. Сейчас все в лучшем виде будет,— присел на лежанку Шульга, украдкой поглядывая на сопровождающего проводника человека.

— Голубцов мне, перчику поострее. Уснуть надо, покарауль,— привычно распорядился Угар.— О связнике к Зубру для меня позаботился?

— Да, но тебя я ждал завтра.

— Предупреди, чтобы сегодня, запаздываю.— Угар умел говорить властно. Спросил: — Какие тут новости?

— Сороку ночью по каналу к Зубру спровадил, неприятности у него.

— Какие? — насторожился Угар.

— Убили кого-то, поймала милиция. Дальше разговор не заводили. Две ночи тут спал,— и вдруг спросил: — Друже Угар, успокой душу, прости мой вопрос. Душа за брата болит, сильно насолил он им, ловят. Скажи, живой Кузьма?

Угар не любил давать ответ без промедления. Сейчас он хотел спать, да и вообще не был расположен к разговору о переусердствовавшем главаре банды Кушаке. К тому же и сам не знал, где тот сейчас находится и жив ли. Сказал уклончиво:

— О деле потом. Принесешь голубцы, поговорим.

Когда Игнат ушел, Угар предупредил Проскуру:

— Не хватало нам тут застать Сороку. Он со своими родичами за вашей управой безпеки приглядывал. Тебя, друже Прок, мог засечь. Вот те номер выходит. Я понял: Сорока в сторону Зубра нацелился. И мы туда. В петлю! Улавливаешь?

— Неприятно,— только и ответил Проскура.

— Ничего себе «неприятно». В петлю, говорю, можем залезть.

— Давай думать.

— Думай или не думай, а столкнуться мы с ним должны,— уже прикинул Угар.— Тем более если узнает о моем появлении, припрется. Краевой поблажничает ему, пароль даже на хату Шульги выдал. Так что воротиться тебе, видать, придется. Все равно на следующем пункте оставят, к Зубру меня одного уведут. Как думаешь?

— Для нас важно, чтобы ты до Зубра дошел. Задачу знаешь. Тут твое решение вес имеет.

— Хорошо, обмозгую. Нам повезло, что Шульга проговорился о Сороке.

— Кто такой Кузьма, о ком тревожится Игнат? Брат, говорит,— задал прибереженный вопрос Проскура.

— Кушак, главарь боевки.

— Игнат — брат Кушака? — удивился Проскура.— Вот мы куда попали!

— А ты думал, куда с Угаром попадешь? — услышал в ответ.— Давай спать, голубцы еще не скоро подадут.

Голубцы Игнат принес в почерневшей закопченной макитре, прикрытой плоской блеклой тарелкой. Вынув из кармана две облезлые, с истертыми краями деревянные ложки, он обтер их рушником и вручил гостям каждому в отдельности. Очевидно, желал угодить.

Не глядя на хозяина, ведь настоящим хозяином сейчас тут был он, районный проводник,— Угар церемонно снял с макитры тарелку, всей грудью блаженно втянул ароматный, сметанно-мясной дух и живо извлек на тарелку белосочный горбатый голубец.