Юрий Семенов - Конец черной тропы

Появление Проскуры обрадовало подполковника.

— Проходи, садись, Павел Гаврилович. Возвратился Угар?

Проскура закивал головой.

— Явился под утро с настоящим бандитом — новым своим телохранителем. Представил ему меня референтом службы безопасности.

— Виделся Угар с Зубром?

— Да, все благополучно прошло. Очень подходящее для нас поручение дал Зубр Угару. Доверил банде Кушака обеспечить проход с Волыни на Львовщину или наоборот какому-то важному бандеровду.

— Когда отправитесь?

— В ночь уйдем. Угар ждет указаний. Сказал так: «По-моему, Василий Васильевич захочет взять Кушака живым. Есть возможность». И добавил: «Мне это особо зачтется».

Трое суток никто не тревожил Антона Тимофеевича Сухаря, если не считать приглашения хозяйки на завтрак, обед и ужин. Влада Львовна была женщиной сдержанной, в расспросы и вообще в разговор без надобности не вступала. Па ее лице не появилось ни приветливости, ни безразличия, как-будто она тут была не хозяйкой, а горничной, присутствие которой гость постоянно чувствовал. Чувствовал он и то, что к таким постояльцам тут привыкли, знали, что они — оуновцы из руководства, иначе бы муж Влады Львовны не сутулился при встрече, здороваясь. Сухарь даже не знал, как зовут этого шустрого, легкого на ногу седого мужчину. И если бы не уважительно мягкое его обращение к жене «Владочка», можно было подумать, что приставлен он к хозяйке курьером. Она же его никак не называла, во всяком случае услышать его имя Антону Тимофеевичу не довелось.

Еще в доме появлялась хозяйская дочь, как и мать, рослая, дородная, с внимательными выразительными глазами, голос ее Сухарь слышал по утрам, когда та куда-то уходила, и вечером, по ее возвращении.

Просторная комната Антона Тимофеевича находилась на втором этаже. Дом был старинный, под железной кровлей. Под коньком крутобокой крыши возвышался флюгер с хищным гордым орлом, да еще выделялась веранда — новая пристройка над парадным входом. По ней-то и ориентировался в первый день Сухарь, выйдя осмотреть поселок и округу.

К его удивлению, это оказалась знакомая ему станция Жвирка на Львовщине, с поселком между железной дорогой и Бугом, в десяти с небольшим километрах от Волыни. В самой Жвирке Сухарю бывать не приходилось, только проезжал мимо поездом в канун войны — тут неподалеку он трижды переходил польскую границу, когда ОУН посылала его в разведывательную школу абвера под Грубешовом. В последний раз — вместе со своим наставником по курсу Дербашем, когда они еле оторвались от пограничников.

На восточной окраине Жвирки Сухарю очень захотелось выйти к берегу Буга, искупаться, часок понежиться на солнце, тем более Павло Буча сам порекомендовал ему оглядеться в поселке, сочтя, что документы у него в порядке, а возможный розыск по случаю стычки с «ястребком» сюда едва ли дошел, раз уж все обошлось при их задержании чекистами на Волыни. Но он не дошел до берега, увидя впереди шумную веселую компанию с гармошкой, живо повернул обратно, заметив вдруг метнувшуюся за угол штакетника нескладную фигуру, признав по сивой гриве мужа хозяйки.

Ему вдруг пришло в голову посмеяться над «наблюдателем», потому он быстрым шагом миновал дорогу, свернул в узкий проход между штакетными заборами, обогнул дом и вернулся на прежнюю улицу. Не задерживаясь, с деловым видом обошел соседний дом с огромным садом и присел на груду бревен у забора, загадав: «Если появится топающий за мной «присмотрщик», скажу ему: давай теперь я за тобой побегаю, устал, поди». Но тот не появился — отстал, рыскает где-то, и Антон Тимофеевич со скучным видом направился «домой».

Подыматься к себе медлил — надоело одному на верхотуре, присел на крыльцо, стал разглядывать редких прохожих и размышлять о них. Повод для этого дал босоногий подросток, прошествовавший мимо с озабоченным видом, неся в обеих руках полбуханки хлеба с довеском. Худое изможденное лицо мальчишки и бережно зажатый в руках хлеб с целехоньким довеском вызвали жалость в душе Антона Тимофеевича, а вместе и уважительное расположение к мальцу, потому как кто хлебу цену знает, говорил дед Сухаря, тот чужого не замает.

Энергично ступая, прошла в яловых сапогах и в армейской, низкой, до колен, юбочке серьезная дивчина, бросившая приветливый взгляд на Антона, и он ей улыбнулся легонько, подумав: «За своего брата, демобилизованного, приняла. Конечно, не за бандита...»

И тут ему вспомнились слова Павла Бучи, сказанные им перед уходом из этого дома: «Подобрее лицом-то будь, не бычься, а то рожа у тебя хоть и не зверская, но больно угрюмая. Демобилизованным глядись, у Влады Львовны на квартиру, мол, временно встал, работу себе подыскиваешь. Не понравится тут, дальше поедешь, может, в свой Самбор, в который пока охоты нет. Понял? Ну, бывай, здравствуй!»

На третью ночь возвратился в Жвирку Павло Буча. Пока тот подымался по деревянным ступеням наверх, Сухарь узнал его по тяжелым, но быстрым шагам.

— Не спишь, друже Цыган? — проскользнул он в дверь и, внимательно оглядев своего подопечного, понятливо заключил: — Знаю, заждался. Кто же тебя теперь лучше знает, чем я.

В хорошем настроении вернулся Буча. И когда Сухарь ответил ему сухо: — Нынче сам себя перестаешь узнавать иногда,— тот засмеялся от души:

— Вот, вот, и друже Комар мне о том же, когда я напомнил ему и расшифровал твое «дал деру». Вспомнил, понимаешь, сразу свое давнее псевдо Дардер.

— Вспомнил?!—удовлетворенно вырвалось у Сухаря, но он сразу сбавил приподнятый тон, спросил: — Меня-то самого припомнил?

— Это тебе друже Комар сейчас сам скажет,— поплотнее задвинул штору на окне Буча и добавил: — Ты в форме, глядишься. А то, думал, заспанным увижу, помятым.

«Вспомнил меня Дербаш, по всему видать, поверил, а то бы разве пошел сюда,— подумал Сухарь.— Если в самом деле придет, как это понимать? Меня вроде должны были бы с предосторожностью к нему вести. Или это у них проверенный прием, безопасность тут отработана?»

— Что это ты обидел Пал Палыча? — неожиданно спросил Буча.— Говорит, бегаешь ты, не угонишься.

— Ах, этот. Его Пал Палычем величают? — догадался, о ком идет речь, Сухарь и предупредил: — В следующий раз я его где-нибудь к собачьей будке подведу и кобеля спущу, он у меня за своим тылом будет больше смотреть.

— Ну это ты брось, пусть работает, он и за мной ходит, а то чутье, навык потеряет,— защитил «наблюдальщика» Буча и направился к двери, говоря: — Порядок! Ты встреть как положено.

Традиционного приветствия, однако, как-то не получилось. Быстрый, суетливый Дербаш одним махом поднялся наверх в комнату к Сухарю и оказался перед ним, смотря узнающими глазами.

— Ты?! — выпалил он.— В сам деле ты, друже Цыган, живой!