Юрий Семенов - Конец черной тропы

— Ну так и сам цел, вижу, друже Дардер, выходит, живучие мы с тобой.

— Живучи, Антон,— присел к столу Дербаш и указал рукой на стул рядом — Садись, ты вроде еще выше ростом стал. И забудь мое старое псевдо, зови друже Комар.

— Само собой,— поддакнул Сухарь, глядя на низкорослого. с крутыми, как у дохлого окуня, челюстями своего первого абверовского учителя из оуновцев. «Комар ты и есть,— подумал,— хоботок бы у тебя кровожадный вырвать...» И льстиво добавил: — Тебе тоже вроде как ничего не сделалось.

— Не надо, не бабы,— оборвал Дербаш.— У меня уже полбашки седой и по лицу судорога. Да и ты как обклеванный петух по осени: одно перо в хвосте и гребешок на боку.

— Прямо уж так уныло,— не согласился Сухарь и поинтересовался: — Зачем такое псевдо выбрано — Комар?

— О Комаре, друже Цыган, я тебе потом расскажу,— неспешно провел по угловатой челюсти референт СБ центрального «провода» и вдруг в упор спросил: — Помнится, тебя вместе с Охрименко выбрасывали с самолета, больше о нем ничего не слышал. Боевой, отчаянный был. Помнишь?

— Я с ним, друже Комар, не высаживался, но принимал его группу и провожал на Полтавщину. Там он натворил делов, слышал, мост взорвал, да не тот, помешал прорыву ударных танков Клейста.

— Погиб потом, а то бы ему,— поостыл после ответа Комар. Откуда ему было знать, что именно Сухарю с группой чекистов довелось уничтожить диверсантов вместе с Охрименко.

— Так как ты по командирскому чину в кадры Красной Армии втесался, что аж в плен угодил к американцам? — :перепрыгнул на другое Дербаш.

— На переправе — комендатура. Всех, отставших от частей, идущих из госпиталей,— в маршевую роту. Дважды так угодил... А в плен я сдался.

— Кому, американцам? — поспешил с вопросом Дербаш.

— Какие у меня к ним дела могли быть? Немцам, друже Комар, сдался, просил в абвер меня передать, дескать, с ним я работал. Пехотный майор пробормотал что-то и пальцем погрозил. Словом, меня со всеми в эшелон и в Веймар, оттуда на машине к французской границе. Там и сменилась комендатура, была немецкая — стала американская.

— Американцы вербовали? Ты что-то моим людям рассказывал,— напомнил Дербаш сосредоточенно.

— Нет, как на духу, меня не завербовали,— приложил руки к груди Сухарь.— Но подступал ихний капитан.

Дербаш сразу:

— Напрасно ты о них так, большой плюс себе упустил, надо было сговориться, я бы тебя сейчас получше определил. Мы с ними и ладить, и работать должны. Сам понимай, без них на сегодня мы вроде как не всерьез. Разумей! — помолчал, гладя выступающие скулы, и продолжил прерванную нить разговора: — То, что не смог сделать Гитлер, сделают Соединенные Штаты своим новым оружием. Нам теперь за них надо крепко держаться. И ОУН идет на это сотрудничество. А то, что они вербуют наших, в этом резон есть. Нынче всюду только сверяй да перепроверяй.

— Выходит, я зря заершился, почуяв, что американец подбирается ко мне?

— Как — заершился? — захотел уточнить Дербаш.

— Напрямую ему: зря стараетесь, не найдете потом меня, вернусь домой, уйду в лес к своим.

— Понятно,— снисходительно улыбнулся Дербаш и тут же перевел разговор: — А я сразу припомнил тебя, когда мне сказали псевдо Цыган. Но как ты-то на меня вышел?

— Я и не выходил. Когда своих, лесных, встретил, как было не сказать о таком знакомом большом человеке друже Комаре.

Дербаш остановил:

— Что, если бы это оказался не я, а кто-нибудь другой? Да и в низах знать Комара не могут, не дано им.

— Как же кто-то другой, когда я в Германии знал, что Дербаш жив, он — друже Комар. Там, на Западе, больше узнаешь, чем у нас тут. Да и на осведомленность Кушака или Хрисанфа рассчитывал. Доложить-сообщить должны были.

— И доложили,— закругляюще подытожил Дербаш и пооткровенничал: — Пораньше бы встретились, да не мог, в другой стороне находился. А тут, в Жвирке, ближайший надежный постой к моему теперешнему маршруту. Вот и велел тебя привести сюда, к Владе Львовне. Поживешь тут пока, отсюда и в дело уходить будешь.

— Что за дело? — напористо спросил Сухарь.

— Ух ты! Какой был,— вырвалось у Дербаша.— Ради дела, не скрою, тебя вовремя принесло. Уже подыскивал

надежного человека. Проверить мне нужно одного в центральном «проводе», подозреваю, он дает нежелательную информацию группке властолюбцев — впредь так и будем их называть,— которые хотят верховодить в ОУН. Ты понимаешь меня?

— В общем, да.

— Ты же понимал меня с полуслова,— напряглись на лбу Дербаша два тугих бугорка. О чем-то недовольно подумал, сердито шепнул: — Поможешь мне свести его к ногтю, в чине будешь. А ты, если постараешься...

Сухарь поспешил заверить:

— Постараюсь, друже Комар.

— Тогда отдыхай. О задании продолжим разговор утром. Надо все обдумать, увязать. А я страшно устал. Рад был тебя видеть.

На следующий после ареста день Марию Сорочинскую доставили в кабинет Киричука.

Артистка переступила порог с подчеркнуто независимым видом, сказала «здравствуйте» и подошла к столу, вопросительно глядя на Василия Васильевича: в белой кружевной кофте, в черной, туго облегающей юбке.

— Садитесь,— указал он рукой на стул.

Нахмурив брови, она ответила:

— Спасибо, любезный подполковник. Я отношения к убийству не имею, других показаний от меня не будет.

— Не спешите, Мария Опанасовна, я вас пригласил не обстоятельства убийства выяснять, а причины, побудившие к нему. И кое-что, связанное с этим, непосредственно вас касающееся.

— Мудрено вы говорите. Для меня что в лоб, что по лбу,— поправила она кофточку на груди.— За брата мужа я не в ответе.

— Ответьте мне, пожалуйста, Мария Опанасовна, на несколько вопросов. Первый: вы состоите членом ОУН — организации украинских буржуазных националистов?

— Чего мне там у них делать? Это бандеровцы, что ли?

— Прошу вас отвечать по существу. Так состоите или нет?

— Нет! Я возле мужа состою.

— Зачем вам потребовался псевдоним Артистка? Вас так именуют оуновцы?

— Как меня именуют, это мое дело. Я же не спрашиваю, почему вас зовут Стройным.

— Пока что вас, арестованную, спрашиваю я. И будьте добры, отвечайте на вопросы. Кстати, Стройным в оуновских бумагах назвали меня вы. Но ближе к делу. Зачем вы подослали свою знакомую Варвару Грач к ее соседке Степаниде Ивановне, чтобы расспросить, разузнать побольше о ее постояльце — новом руководителе управления госбезопасности? Не для себя же вы собирали сведения. Ответьте, для кого?

— Какая женщина не захочет побольше узнать о предмете своего влечения? В моем вы вкусе.

Киричук легонько прихлопнул ладонью по столу.

— Ну вот что, Мария Опанасовна, поиграли для разминки, и будет.— Достал он из крупного конверта помятый исписанный листок.— Эту записку, написанную вашей рукой, мы изъяли у киоскера.