Николай Лузан - Операция «Мираж»

— А ты что, эвакуатор? — с вызовом ответил он.

— Чего?!

— Плохо слышишь? Повторяю еще раз: ты — эвакуатор?

— Ах ты, чурка! Ну я тя ща построгаю! — взорвался сержант и взмахнул дубинкой.

Николай не дал ей опуститься, перехватил руку и, прижав милиционера к стенке, с презрением бросил:

— Дровосек хренов, читать умеешь?

Сержант опешил.

— Я тебя по-русски спрашиваю, читать умеешь? — добивал его Кочубей.

— Ну-у, — промычал милиционер, и в его злых, медвежьих глазках промелькнула тень тревоги.

Не столько внушительный вид Кочубея, сколько уверенный тон подсказывали ему: вместо «навара» он нарвался на серьезный облом. Николай, продолжая гвоздить его презрительным взглядом, достал из кармана «красную корочку» с золотым тиснением: ФСБ, и сунул под нос. Физиономия сержанта пошла бурыми пятнами, а глаза воровато забегали.

— Предупреждать надо! — выдавил он.

— А ты не хами! — отрезал Николай и, подхватив сумку, направился к выходу.

В нем все кипело от негодования, и только вечерняя прохлада остудила гнев. На остановке было пустынно. Кочубей не стал ждать маршрутки и через лесопарк направился к видневшимся за ним высоткам. В одной из них, он жил в квартире своей двоюродной тетушки. Время было позднее, и Николай, чтобы не поднимать шума, тихо открыл дверь и проскользнул в коридор.

В квартире не спали, из кухни доносились громкие голоса. Муж тетки — Павел Иванович был не в духе. В банке, где он работал в службе безопасности, ожидалось очередное сокращение, и ему в свои пятьдесят два года рассчитывать на то, что очередная управленческая метла минует его, не приходилось. Для молодых, да ранних, с волчьей хваткой «новых хозяев жизни», отставной подполковник был всего лишь «пережитком прошлого». Двадцать семь лет в погонах, из которых пятнадцать пришлись на службу в военной контрразведке и не где-нибудь, а в «солнечном» Забайкалье, в их глазах ничего не стоили.

Николай тяжело вздохнул и, избегая трудного разговора, прошел в свою комнату. Скрип двери не укрылся от тонкого слуха тетки. Она выглянула из кухни и окликнула:

— Коля, ужинать будешь?

— Спасибо, Наталья Ивановна, я поел.

— Не с того ты начала! Иди, посидим, Коля! — позвал Павел Иванович, и его суровое лицо показалось из-за плеча жены.

— Тебе уже хватит, Паша! А он голодный. С этой службой скоро на Кощея будет похож, и что я скажу матери? — посетовала Наталья Ивановна.

— Ему таким по службе положено. Опера, как волка, ноги кормят! — сурово отрезал Павел Иванович.

— Гляди, тебя она больно накормила! Столько лет в Забайкалье отбухал и что?

— Как что? Быстро же ты забыла!

— Было бы, что помнить: «Дровяшка», «Оловяшка». Зимой мерзнешь, а летом от жары дохнешь и…

— Замолчи! — оборвал супругу Павел Иванович и, поиграв желваками на скулах, желчно заметил:

— Забыла? Тогда я напомню. «Забудь вернуться обратно» — вот что такое Забайкальский военный округ! А мы вернулись и не куда-нибудь, а в Москву!

— В Москву, и что толку? Пять лет по чужим углам мыкались, пока свой у черта на куличках не получили!

— Другие и того не имеют, — буркнул Павел Иванович.

— И много ты поимел? Вон твой дружок, Вовка, в училище балду бил, а сегодня заправками управляет, не то, что ты со своим красным дипломом в охранниках ходишь. А все: мы контрразведка!

— Замолчи! Не тронь это! — взорвался Павел Иванович.

— Гордый! Я сама Вовку попрошу…

— Наталья Ивановна! Павел Иванович! Ну, зачем вы так? — пытался погасить скандал Николай.

В кухне воцарилась гнетущее молчание, которое нарушили горестные всхлипы. Утирая слезы, Наталья Ивановна причитала:

— За что же нам такое? Паша всю жизнь честно служил! В банке тоже старается, а его… О, господи, за что же нам такое наказание?

— Перестань! Перестань, Наташа! Все образумится, никто меня не гонит, — утешая жену, Павел Иванович обнял ее и проводил из кухни, вернувшись, прошел к холодильнику, достал бутылку водки и предложил:

— Ну что, Коля, выпьем?

— Наливай, дядь Паш! — махнул рукой Кочубей и подсел к столу.

Павел Иванович разлил водку по рюмкам, поднял свою и, помедлив, с горечью произнес:

— Пью не с горя. Какое тут горе. Ну, выгонят с работы, с голоду не помрем. Пенсия, хоть грошовая, у меня и у Наташи есть. Квартира сам видишь: жить можно. Дети устроены. Мне за державу обидно! Батя ее от Гитлера спас, а я прозевал!

— Вы-то чем виноваты, Павел Иванович? Ее без вас развалили, — пытался как-то смягчить боль старого контрразведчика Николай.

— Виноват? Развалили? Да что вы, молодежь, знаете об этом? Какое там, на хрен ЦРУ! Своих сволочей хватило! Этих иуд — «Меченого» и второго, водкой калеченного за то, что они натворил мало повесить. Гады! Сначала армию в грязь втоптали, затем КГБ помоями облили, чтобы народ против нас настроить, а потом под шумок свои грязные делишки обделали. Памятник Дзержинскому на Лубянке стоял! Лучшего в Москве не было! Так нет же, снесли! И как? Петлю на шею и сдернули! Суки! Хотели показать, что с тоталитарным прошлым, а точнее с нами, покончили. Ну да хрен с ними! Бог им судья, а свинья товарищ! Выпьем, Коля, за военную контрразведку, там всегда были настоящие мужики! Как, еще остались?

— Остались! — заверил Николай.

— А с армией что сделали? Как посмотришь «ящик», так жить не хочется. Там взорвалось, там потонуло.

— Тяжело, но держится. Новая боевая техника пошла, учения начали проводить.

— Техника, учения — это, конечно, хорошо. Но наша армия не на железе, а на духе держится. Как с ним?

— Жив еще, — не стал уточнять Николай.

— Значит, устоим. А то на этих эффективных менеджеров надежды нет. Они только о своем кармане пекутся. Жареным запахнет, так в Лондон чухнут. Слава богу, не на них Россия стоит. Ладно, наливай! — предложил Павел Иванович.

Николай налил водку в рюмки, а Павел Иванович произнес тост:

— За армию! За настоящих мужиков! Пока они есть, остальное приложится.

— За них! — подержал Николай.

Павел Иванович размяк, взгляд смягчился, и снова потянулся к бутылке.

— Дядь Паш, мне хватит. Завтра надо быть, как огурчик.

— Тебе виднее. Тогда спать! — не стал настаивать он, и они разошлись по комнатам.

Николай не стал распаковывать спортивную сумку, а сразу забрался в постель и тут же заснул крепким сном. В половине седьмого он был на ногах. Умывшись, быстро позавтракал и выехал на службу. В восемь сорок пять вошел в кабинет, там уже находился Остащенко. Не заглядывая в сейфы, они поднялись на седьмой этаж и зашли в приемную Сердюка.

В ней было непривычно тихо. Секретарь — Галина Раевская, склонившись над докладной с его правками, поигрывала пальцами на клавиатуре ноутбука.

— Доброе утро, Галина Николаевна! — дружно приветствовали они.