Игорь Сотников - Палиндром

Ну а такого ответа от пана Паника, да и от кого другого, Шиллинг уж точно не ожидал услышать. А как услышал, то в один потерял в бледности своё лицо. Правда он сдержался от истеричных нот в своём голосе и только прохрипев, спросил пана Панику. – Вы в этом уверены, пан Паника?

А вот это вопрос так вопрос. И конечно пан Паника и не знает, уверен он или совсем нет, в том, что первым заметил, и как последний дурак первым об этом сообщил. Но при этом он догадывается, что обо всём этом ему лучше не говорить. А всё потому, что графический рисунок, где в качестве обоснующего фактора существующей в этом пространстве (рисунке) действительности, выступают всего лишь две константы, прочерченная карандашом линия, которая обнимает пространство своего приложения, выделяя из него самые значимые для художника вещи – за этим действием стоит воображение художника – и объёмное осмысление и понимание увиденного нарисованного зрителем. Где многое из того, что он увидел, придав увиденному своё осмысленное значение, остаётся на совести здравомыслия всё того же зрителя.

Ведь при использовании такого инструмента фиксирования реальности, как карандаш, где нет буйства красок и смешения колорита, основной упор делается не на чувственность восприятия, которая сведена к минимуму, а на умопостигаемость зрителем изображённой картины мира. И только от твоей рассудительности в совокупности с воображением зависит, что ты увидишь в том же очерченном линией кругу – просто круг, мяч или нечто такое, что только тобой понимаемое. В общем, здесь можно проследить некую связь между вселенским творцом, который творит действительность, а мы как зрители этой действительности, умопостигаем эту нашу данность, обозначая его согласно своему уму.

Так что пан Паника, делая такие громкие заявления, с определением данной реальности в своих значениях, определённо много на себя брал. О чём все вокруг, одновременно и тут же подумали. А зная одну истину: «Чего кого у кого не хватает, то тот об этом только и думает», – не сложно догадаться, что для себя эти господа решили насчёт пана Паники. Ну а как только подумали, то и не заметили, как впали в когнитивный диссонанс. Ведь заявляя то, о чём осмелился заявить пан Паника, надо иметь железное то, о чём он осмелился заявить. Что в свою очередь входит в крайнее противоречие с этой пришедшей им на ум истиной. И теперь они и не знают, что обо всём этом думать, если только, конечно, пан Паника сказал всё это не подумавши. Что было бы лучшим из всех вариантов.

Но слово сказано, и пану Панику, несмотря на своё огромное желание, уже никто не поверит, если он даже скажет, что ничего такого не говорил, а вам всё это послышалось. И теперь всё находится в руках пана Паника и его умения выкрутиться из этой достаточно неприятной ситуации. И пан Паника, что есть стиснув зубы, стараясь не смотреть на рисунок, чуть назад отстранившись лицом, начинает целеустремлённо наводить свой указательный глаз на то место, где им был замечен этот, вроде как принадлежащий Шиллингу яйцевидной формы предмет.

И теперь все видят, даже не этот яйцевидной формы очерченный овал, который действительно, простым, невооружённым знаниями и воображением взглядом не увидишь, так он замысловато и главное в необычном месте нарисован – между стулом, на который присаживает вице-президент, и тем местом, на которое он хочет присесть – а ту двусмысленную и весьма неприятную для себя ситуацию, в которую, и всё благодаря пану Панике, попал вице-президент. Ведь теперь ему решать, что ему увидеть на рисунке, то, что увидел пан Паника или же нечто другое. А уж от того, что он увидит, и будет решено, если у него то, что увидел пан Паника в железном исполнении.

И конечно всеми понимается, что Шиллинг, оказавшись в такой весьма сложной ситуации, не будет спешить, а вначале, как следует, присмотрится к тому, на что пальцем указал пан Паника, затем призадумается, посмотрит в лица своего окружения, ища там поддержку, и уверовавшись в их поддержке (на его месте мог бы оказаться любой из них – всё в воле безумной фантазии сэра Рейнджера), косвенно решает принять версию пана Паника за основную.

– Господин Мюллер, – обращается Шиллинг к этому знатоку ребусов, – может быть вы объясните, как это всё понимать. – Ну а Мюллер как будто ждал, что его об этом спросят. И он, не тратя времени на раздумье, приступает к объяснению. – Всё очень просто. Это фигуральное, а может и буквальное, – какое имеет место мне сейчас сложно определить, – указание на проверку крепости ваших… так сказать основ, означает, что только от вас будет зависеть их целость. В общем, они вам угрожают. – Как само собой разумеющееся сказал всё это этот не пробивной Мюллер. Тогда как для господина вице-президента такие вещи слышать и видеть на рисунке в свой адрес, не просто неприятно, а несколько волнительно и тревожно. И он бы хотел, чтобы Мюллер не был столь категоричен в оценке опасности для него и что-нибудь такое добавил, что давало бы ему надежду на благополучный исход дела.

Ну а Мюллер когда он хочет, то умеет читать по лицам настроение людей. И он, заметив всю эту встревоженность на лице Шиллинга, решил себя дополнить. – Вам, наверное, хотелось бы знать, что они помимо основного требования от вас хотят? – многозначительно посмотрев на Шиллинга, спросил его Мюллер. И, конечно, Шиллингу этого совсем не хочется знать, но что поделать, раз от этого никуда не уйдёшь и приходится быть в курсе всего происходящего. И Шиллинг кивком даёт понять Мюллеру, что он не прочь узнать об этом.

На что Мюллер вдруг разводит руками, и к потрясению Шиллинга заявляет. – Ну, этого кроме вас никто не может знать. – И тогда спрашивается, какого (!) он задавался этим вопросом. Правда Мюллер на этом не останавливается, и он говорит дальше. – Правда, если внимательно присмотреться к вашему рисунку, то по косвенным указаниям можно сделать некоторые выводы. – Тут все на мгновение замирают в своих взглядах на Мюллере. При этом прямо-таки чувствуется, что всем до рези в глазах хочется посмотреть на рисунок, где на этот раз они точно что-нибудь эдакое для себя отыщут. Но никто не смеет поворачиваться затылком к лицу Шиллинга, пока он на вас нервно смотрит.

Но так бесконечно продолжаться не может, и Шиллинг, чувствуя, что он начинает терять лицо, первым поворачивает свою голову в сторону рисунка, куда вслед за ним устремляются взгляды всех остальных.

Ну а коллективный взгляд, как сейчас выясняется, куда как продуктивней одного одинёшенького, хоть и полностью индивидуализированного взгляда. И только Шиллинг посмотрел на рисунок, а в частности на своё изображение на нём, где он находится в переходном положении из стоячего в сидячего, в чём тоже есть своя фигуральность, как им и не только, были обнаружены в его костюме некоторые примечательности.