Игорь Сотников - Палиндром

– Смотрите, задумался! – орёт этот однозначно по себе судящий негодяй и развратник. – Перебирает. – Добавил кто-то знающий. И здесь Шиллингу уже отмалчиваться никак нельзя, все решат, что он точно утаивает от всех настоящую правду о своих отношениях с этой Матильдой. О которой всем вокруг журналистам уже страсть хочется узнать подробностей. Правда не все здесь такие недалёкие, и есть ещё среди этой журналисткой публики, всё больше состоящей из современных журналистских поветрий, блогеров и каких-то стрингеров (это те, которые стринги что ли носят), профессионалы своего дела, журналисты старой закалки какими были Эрин Бракович и Грей из одной ведущей Дейли газеты.

И как только они услышали упоминание этой Матильды Страсть, так сразу сообразили, о ком идёт речь. – Это такая пышнотелая блондинка из последнего боевика Скорсезе. – С толком сказал Эрин, и скорее для поддержки, чем для чего-то другого, посмотрел на Грея. Ну а Грей даже если и смотрел этот последний боевик некоего Скорсезе, и там ничего такого похожего на то, что указал Эрин не видел, то он всё равно во всём готов поддержать своего собрата по перу.

– Угу. – Многозначительно кивнёт в ответ Грей.

Между тем давление на Шиллинга всё больше усиливается. И теперь, когда всем стало ясно, какой в сущности прохиндей и проходимец этот вице-президент, то уже никто не стесняется задаваться вопросами о самой подлой сущности Шиллинга. И тут среди всей этой массы журналистов, обязательно, чуть ли не сразу же находится такой, до чего уж проницательный и больно подковыристый журналист, который насквозь видит со всей его подноготной, этого амбициозного и по своему подлому честного человека Шиллинга, и своим вопросом бьёт прямо в точку.

– А это как-то связано с вашими будущими политическими планами? – с таким прямо многозначительным взглядом задаёт этот свой вопрос Эрин Бракович (а кто же ещё), что все вокруг просто уверены, что этот Эрин только для проформы задал этот вопрос, тогда как он всё из своих более чем осведомлённых источников уже знает. – Неназванные источники, самые информированные. – Не раз говорил и подтверждал эту истину, всё обо всём знающий Эрин.

Ну а Шиллинг чуть себя не выдал, покраснев лицом, чего с ним не было со школьной доски. И тут нужно было поспешать с ответом, пока за него все тут не решили. – Честный человек не станет умалчивать свою честность, если его об этом спрашивают. А уж если он вздумал об этом думать, то тут что-то точно нечисто. – Вот так бы всё за него решили.

И хотя Шиллинг не настолько честный человек и его вообще о другом спрашивали, он всё равно не собирается давать повода так о нём нечестно думать, и он немедленно даёт ответ.

– Всё это более чем не состоятельные слухи. – С крепкой позиции государственного мужа, позволяющего себе некоторые слабости, даёт ответ Шиллинг.

Но Эрин крепкий орешек и его на такие основательные слова не разубедишь в его вере в неверие словам политикам, – что со мной хочешь делай, хоть распинай, хоть оставляй трезвым, а ни одному слову политика не верю. И он не ведётся на эту проявленную уверенность Шиллинга, и даже не задаёт новый каверзный вопрос, а как бы делает оговорку-утверждение. – А я слышал другое. – Так глубинно с дальним посылом это говорит Эрин, что ни у кого из здесь находящихся людей, включая и самого Шиллинга, не возникает сомнения в том, что это не так. Правда Шиллинг в отличие от всех не имеет права так не сомневаться, и он, стряхнув с себя налёт завороженности, в которую он впал при виде этого Эрина, с долей истеричности в голосе обращается к Эрину с вопросом:

– Назовите мне имя.

Ну а Эрину даже не вздрогнулось, и он, продолжая оставаться спокойным, как само собой разумеющееся даёт ответ. – Миссис Ханна Шиллинг. – Ну а говорить о том, что тут началось после такого заявления этого, по выкрикиваемым словам Шиллинга, провокатора Эрина, и не описать без приёма внутрь успокоительного. А как только принял, то вроде как все успокоились, стоило охране только за нарушение журналистской этики увести под рученьки этого провокатора Эрина.

Что только отчасти снизило накал страстей. И как только Шиллинг отпустил свою руку от сердца, как на него посыпались новые не менее жёсткие вопросы.

– И как низко вы собираетесь падать в своих отношениях со своей бывшей супругой? – так громко этот свой вопрос орёт Грейс Келли, что её вопрос не проигнорируешь, сославшись на глухоту. Но Шиллинг и не собирается отмалчиваться. Он достаточно наслушался и теперь не собирается и сам сдерживаться.

– Как это понимать?! – в грозном гневе уставившись на Келли, вопрошает её Шиллинг. Но разве он забыл, с кем он имеет дело. Да эту публику ни взглядом откровения прописанного в четвёртой книге под авторством Иоанна, ни грозным окриком поднебесья не проймёшь. И эта Келли даже не думает забыть о своём до дерзости провокационном вопросе, а она прямо в лицо спрашивает Шиллинга.

– На какое имущество вы будете претендовать при разводе? Ведь, как всем известно, то вы до своего брака с мисс Шиллинг, не имели никакого имущества. Вы были, так сказать, выходцем из трущоб пролетариата. – И как только Келли упомянула об истинной пролетарской сущности Шиллинга, как вдруг и не пойми откуда, перед глазами Шиллинга появляется гроза всякого пролетариата, носитель дальтонизма головного мозга, конгрессмен Маккарти.

– А вы ничего такого не упоминали, когда заполняли анкету на выдвижение себя в палату представительств? – уперевшись своим налившимся краснотой взглядом в глаза Шиллинга, отскрипел зубами конгрессмен Маккарти. И как почувствовал Шиллинг, то одно только слово отделяет его от цепкой хватки этого Маккарти. И, конечно, Шиллинг всё сделает, чтобы не оказаться в жёстких тисках лап этого грозного конгрессмена. И Шиллинг в один кричащий выдох: «Я здесь не причём!», – попытался остановить тянущиеся к нему клещевидные пальцы рук Маккарти.

И надо сказать, что это помогло. И этот зловещий конгрессмен Маккарти в один момент исчезает. Отчего Шиллинг мог даже облегчённо вздохнуть. Ведь этот конгрессмен Маккарти не простой конгрессмен, каких много, а его именем пугают тех конгрессменов, кто вечерком любит заглянуть в бар напротив и опрокинуть там в себя лишнюю пару кружек пива (и это надо понимать в том смысле, что это дополнительная порция, не считая основную порцию выпитого – вот такая у них казуистская уловка для оправдания своего пьянства). И потом на следующем утреннем заседании палаты представительств, многие, в основном завистливые конгрессмены, говорят, что их с утра перезрелый краснотой вид, несёт окружающим свою перебродившую за ночь красную угрозу – аж не продохнуть. И здесь не только сногсшибательный перегар, а главную опасность для них несёт их новый, переосмысленный взгляд на жизнь и на других конгрессменов, кто не столь нравственно чист как они – простыми словами, побить всех хотят.