Игорь Сотников - Палиндром

Но сейчас-то Шиллинг понял, чем руководилась Ханна в этой своей просьбе. Она хотела новую машину не для того чтобы поддерживать престиж своего супруга при высокой должности, а ей хотелось вертихвостить и своим новым чёрным Кадиллаком пускать пыль в глаза потенциальным любовникам. – Я что-то подобное подозревал. – Шиллинг в этом своём мысленном откровении чуть не прикусил язык на кочке.

– А эти её постоянные причитания, мне нечего надеть на выход. – Шиллингу вспомнилась та привычная картина, которая каждый раз разыгрывалась Ханной перед сборами на какой-нибудь званый вечер, к тому же президенту. К которому и идти не хочешь лишь по той причине, что придётся в очередной раз становиться прямым участником этой безумной сцены, где Ханна всё так ловко разыграет и перевернёт с ног на голову, подменив понятия очевидность и иллюзия, что ты ещё и окажешься во всём виноват. А как ещё понимать, когда её шкафы ломятся от одежды, а она, несмотря на эту прямо перед глазами очевидность, на прямом глазу заявляет, что ей надеть нечего. А стоит ей только указать на первую попавшуюся на глаза вещь, – ты мне тут мозги не пудри, вон же платье на вешалке висит, – так она закатит такую прям истерику, что ты вначале оглохнешь от этих криков, на которые именно ты её спровоцировал своим непониманием, а потом будешь вынужден ещё и признать себя ничего не понимающим в одежде человеком.

А как только ты будет поставлен на своё, безусловно ничего непонимающее место, то на этом, конечно, Ханна не успокоится и начнёт колебать уверенность Шиллинга в своей исключительности. – Это вам, хоть в трусах приди, никто ничего и не заметит, а мы это совсем другое. – Начнёт раскрывать глаза Шиллинга на свою никчёмную сущность Ханна. И, пожалуй, с этим её заявлением и не поспоришь.

– Ничего не скажешь, умеет находить верные аргументы. – Не мог с ней не согласиться Шиллинг, чьи традиционные предпочтения настаивали на своём большем внимании к противоположному полу, который уж точно не остался без его внимания, если бы он решился явиться на званый вечер в таком захватывающем дух наряде. – И тогда бы сколько нервов и времени можно было с экономить. – Подумал Шиллинг и до думался до того, что было бы не плохо выдвинуть законопроект, регламентирующий именно такие наряды для дам, званых на вечер.

Пока же Шиллинг в уме ожесточённо разбирался с теми своими оппонентами из палаты представительств, которым больше по душе было предложение Ханны, – чтобы они, конгрессмены, прибывали на званый вечер в одних трусах, – Ханна, махнув рукой на этого бессердечного типа, до которого не достучаться, наконец, что-то там для себя выбрала в шкафу. А как только спустя какое-то время она была готова (Шиллинг не мог уследить за этим временем, уж больно жаркие споры развернулись вокруг его нового законопроекта, где противники его законопроекта, всё больше состоящие из людей непонятной для Шиллинга направленности, больше напирали на свою экзальтированность, тогда когда его традиционные союзники, брали количеством), то от неё поступил обычный в этих случаях вопрос:

– Ну как я тебе?

На что следовал обычный в этих случаях ответ. – Нормально или сойдёт. – Что, судя по искривлённой улыбке, совсем не нравилось Ханне, но ей времени на эти свои высказывания уже не давалось – Шиллинг уже стоял в открытых дверях и поджидал её.

Но вот сейчас Шиллинг, ещё раз окинув памятливым взглядом всю эту картину сборов со своим вопросами и ответами, на этот раз всё увидел совсем по-другому. И первое, что ему бросилось в глаза, так это с каким недовольным видом задавала свой вопрос Ханна. «Ну как я тебе?», – не просто так спросила его Ханна, а она под этим своим вопросом подразумевала совсем другое. – Ну, мол, смотри у меня, если я тебе как обычно сойду, а про себя ты ещё добавишь, с пивом, то найдутся такие понимающие люди из числа конгрессменов, кто меня уж точно не будет недооценивать, как ты пресыщенный гад.

– И кто это может быть?! – вдруг всполошился в себе Шиллинг, немедленно принявшись исследовать лица всех своих знакомых конгрессменов на предмет их вероломства по отношению к нему. Ну а так как там всё как и в прежние времена, всё мутно и политизировано, то Шиллинг вынужден был признать, что любой из них, дай ему только возможность и повод, ни за что не откажется посмеяться за его спиной за его счёт.

– Нет уж, такого безобразия у себя в семье, терпеть я не намерен. – Шиллинг подытожил свои размышления и, вернувшись к Альцгеймеру, обратился к нему с вопросом. – И какой ваш план? – Альцгеймер хоть и ожидал что-то подобное услышать от Шиллинга, тем не менее, не сразу даёт ответ, а он, в раздумье посмотрев вначале в боковое окно, затем на рукав своего костюма, с которого ему вдруг захотелось сдуть пылинки, лишь после этого внимательного ко всем ритуала даёт свой ответ.

– Можно, конечно, всё так организовать, чтобы ваша супруга сама первой подала на развод. Но в этом случае непременно возникнут ненужные вопросы. – Сделал паузу Альцгеймер, понимая, что она необходима Шиллингу, неожиданно для себя осознавшего, что он даже и представить себе не мог, что так быть может. Ведь он был уверен в том – и даже не понятно на чём основывалась эта его уверенность, – что Ханна, так как он с ней решил поступить, так с ним не поступит. А вот Альцгеймер и скорей всего и многие другие люди со стороны, вполне себе предполагают и даже прямо ему в лицо рассматривают такой вариант развития его будущих отношений с Ханной. И Шиллингу от осознания того, что взгляды на его супругу не такие все простые, как-то даже становится ревностно не по себе.

– И что ещё за такие ненужные вопросы могут возникнуть? – немного придя в себя, задался вопросом Шиллинг, вначале про себя, а как только не смог найти ответа на этот вопрос, то вслух.

– Самые изощрённые в своём понимании и не понимании того, что с вами не так. – Многосложно ответил Альцгеймер, вынудив Шиллинга в непонимании переспросить. – А что со мной не так?

– Ну, с ответом на этот вопрос можете не беспокоиться, диагноз вам в один момент поставит вездесущая и всё обо всём знающая пресса. – Усмехнулся Альцгеймер. – Ведь как в жизни обычно бывает (по крайней мере, раньше так было), – пустился в рассуждения Альцгеймер, – муж козёл, тиран и жадный кровопийца, и этого объяснения достаточно было для всех, чтобы объяснить его уход из семьи однозначно в сторону налево или как запасной вариант, под забор вести разгульный образ жизни. Но когда инициатором развода становится супруга, то кроме всего выше приведённого объяснения, всегда возникают дополнительные вопросы к обоим участникам этого бракоразводного процесса. И вопрос, неужели у вас не хватило больше терпения претерпевать своего теперь и не поймёшь что за мужа, будет самым простым и спокойным.