Игорь Сотников - Палиндром

А вот как на это должен реагировать тот, кто был так необоснованно, может сгоряча назван, то это зависит от многих обстоятельств дела. Как, например, от того, кто посмел это сказать, – диктатор Кореш, то тогда пока ладно, – при каких обстоятельствах, – у него во дворце на обеде, где вокруг полно его вооружённой до зубов охраны, а у Шиллинга за спиной только сержант Рембо, что при данных обстоятельствах не сопоставимо мало, – и главное, из чего сделал такой вывод диктатор Кореш. А вот с последним у Шиллинга не слишком складывается, а всему виной звонок его супруги Ханны, которая всем своим недовольным голосом выказывает ему недоверие и смеет на людях обвинять его в том, чего никогда не было – в его холодности по отношению к ней. И уж в чём, в чём, а в холодности его обвинить не получится. Его температура тела, он по себе, а не из книг по физике тела знает, никогда не опускается ниже 36, 6 градусов по Цельсию, и если и меняется, то только в сторону повышения тепла и жара.

И видимо диктатор Кореш, как гостеприимный хозяин всё это беспокойство на лице и задумчивость в мыслях Шиллинга заметил, и таким дружеским способом и привёл его в чувства. Ну а Шиллинг, так и не разобравшись, чем был мотивирован диктатор Кореш, так назвав его, вскипает и, не обращая никакого внимание на потёкшего в бледности сержанта Рембо, с вызовом смотрит на диктатора Кореша, и со своей стороны прямо в лицо ему заявляет. – Я требую объяснений.

Что вызывает немыслимое волнение в головах подданных диктатора Кореша, даже и не подозревающих, что в этом месте, где в самых подвалах стоит плаха и ждёт не дождётся того, кто себя возомнил бессмертным, кто-то ещё кроме диктатора Кореша может требовать.

И хотя этот поступок Шиллинга подрывал диктаторский авторитет диктатора Кореша, – сегодня один позволит себе быть недовольным и ему ничего за это не будет, завтра уже другой, не почувствовав льющейся крови, это позволит, а послезавтра уже все почувствуют недовольство своим и положением диктатора Кореша, – всё же он не стал рубить с плеча голову Шиллинга, а чувствуя уверенность в крепости своей власти, сдержавшись в руках своих министров по внешним связям, которым без заграничных поездок никак нельзя – жёны дома съедят, если он не будет привозить заграничных обновок – успокоился рюмкой другой, выпитой и разбитой об голову человека, специально предоставляющего свою лысую голову для снятия диктаторского стресса, и так уж и быть, объяснил, почему он назвал Шиллинга дураком.

– Ты же сам так назвался, разговаривая с той тёткой по телефону, а я взял, поверил и вслед повторился. – Сказал диктатор Кореш.

– А почему я назвал себя дураком? – и не поймёшь кого спросил в своей задумчивости Шиллинг. На что следует многозначительный в своей восточной мудрости ответ диктатора Кореша. – Если твоя баба заставляет тебя глубоко задумываться, и при этом ты приходишь к такому однозначному выводу, то у тебя есть два пути выхода из этого положения. Либо жить скучно и задумываясь дураком, либо же как мы диктаторы во всём, в том числе и мыслях, не задумываясь о прошедшем, легко беззаботно и без дураков.

– Согласен! – незамедлительно решился Шиллинг, опрокинув в себя сногсшибающего напитка сразу из кувшина. А вот на что он согласился, то Ханне у себя в воображении так и не удалось узнать, – она не посмела последовать вслед за своим супругом и диктатором Корешем, которые направились в гарем проводить инспекцию бёдер курочек, – и значит, ей нужно обратиться за разъяснениями к Альцгеймеру, что она и сделала.

Правда надо понимать, что она вот так напрямую не может признать себя побежденной стороной, какими являются все жертвы вероломности своего бывшего до гроба союзника по жизни, а она, как человек, живущий в современном мире, где на защите твоих попранных прав стоит столько движений за равноправие бить по кошельку и быть до банкротства справедливым к тому, кто и так выделен природой и этим вовсю пользуется, заговаривает с Альцгеймером с позиции силы.

.– Да, он всегда был амбициозен. – Говорит Ханна.

– Тогда мы друг друга поняли. – Внимательно посмотрев на Ханну, так завораживающе и обнадёживающе тихо сказал Альцгеймер, что в душе Ханны стало, ох, как не тихо. – Что он этих хотел и сказал? – В одно мгновение забеспокоились мысли в голове Ханны, не зная в каком месте собраться, так им было растерянно после того что они тут уже надумали. А тут ещё эти сигналы со стороны сердца: «Неужели это то, о чём я интуитивно подумало?», – которые сбивают с толку, не давая им со своим здравомыслием сосредоточиться. И их, все эти её растерянные мысли, не трудно понять, ведь когда на тебя оказывает такое давление сердечный клапан, который когда начинает усиленно биться и перекачивать кровь по сосудам, то тут не до объективности, и приходиться учитывать все эти посылы сердца со своими желаниями. А иначе сердце мигом перекроет кислород, которым насыщена кровь, и останется в живых одна только мысль – как бы продохнуть в этой спёртости, когда так сильно грудь давит.

Так что у Ханны другого выхода не было, как прислушаться к подсказками своего сердца и, исходя их, понять этот тихий ответ-предложение Альцгеймера – он говорит, что как никто понимает её и сам ею понимаем.

Правда то, что вслед за этим сказал Альцгеймер, не слишком вязалось с тем, что там про себя надумала Ханна, но разве можно переубедить мысль рождённую сердцем, да никогда и ни за что. Ну а то, что Альцгеймер исходя из его последующих слов, имел в виду нечто другое, то тут что непонятного-то – он, как джентльмен, не может и не будет компрометировать преждевременными действиями свою даму сердца, пока она не свободна от некоторых своих обязательств перед собой и другими, хоть и вероломными, но всё-таки людьми. И он вначале даст ей время разобраться в своих чувствах, а затем как она всё уладит там у себя, где это необходимо, и укажет на дверь опостылевшим чувствам, то лишь тогда он сможет открыто признаться в том, что Ханна давно уже знает.

– Меня, как лидера одного из двух партийного большинства, которое стоит перед выбором нового для себя кандидата в лидеры нации на будущие выборы, уполномочили возглавить комитет по рассмотрению кандидатур на это выдвижение. И я, исходя из этого желания вашего супруга, прежде чем он объявит вслух о своём желании изменить существующий порядок вещей при своём нескромном участии, так сказать, взял на себя полномочия провести инвентаризацию его настоящего положения вещей. – Альцгеймер замолчал, и как решилось, а не показалось Ханне, то он оценивающе посмотрел на неё. – Он что, уже приступил к оценке настоящего положения вещей? – с придыханием задалась про себя вопросом Ханна.