Михаил Байков - Достигая крещендо

– Ну, что? – спросил он меня.

– Что, что? Подождем наших девочек. Времени еще много.

– Саш, может кофе пойдем попьем?

– Да подожди. У нас обществознание и физкультура потом. Что у вас с Ингой?

– Литература и физра.

– Ну, видишь. На литературе уже отсидели, физкультуру прогулять не грех, подождем, а дальше в Мак пойдем.

Неуклюжей походкой из кабинета выполз Фиолетов. Мы перемигнулись с Будниным, желая как–то подшутить.

– И как, Матвей? Все написал?

– Да это очень просто. Писать практически нечего, – самоуверенно ответил он.

– Значит, ничего не написал? – хищно оскалился я.

– Все написал, – не понимая шутки, отвечал он невозмутимо. – Правда терпеть не могу литературу современную, бездарности. Выродилась истинная художественность образов! – потряс он рукой, скрасив это голосовой интонацией знатока жизни, которую Артемий описал как « Ленина застал молодым ».

– Вы, Матвей, здесь не правы, – елейно начал я. – Литература постоянно развивается… Вот за мной есть такой недостаток – совершенно не знаю писателей XXI века, ни одной книжки не читал. При этом их бездарными не считаю и даже смею сам писать странные истории, надеясь на успех. А вот воспитан я на классике и возможно поэтому обладаю хорошим вкусом, хоть бэкграунда и маловато… Но не стоит думать, что все так просто. Нынешние дети часто любят пошловатую литературу, считая классику умершей. Это печально, ведь только цельное знание о литературе, как социальном явлении, воспитает настоящего человека.

Буднин смотрел на меня, давая понять, что я зашел не в ту сторону, но, к счастью, нить потерял и Фиолетов.

– Да, молодежь сейчас такая… Пойду я на урок.

– Молодежь, – фыркнул я ему вслед. – Сам–то с таких позиций говорит, будто отсидел кремлевским старцем восьмую пятилетку…

– Скажи, что нас с Ингой не будет, – крикнул ему вдогонку Буднин, но в этом случае «одноклассниковская» солидарность вряд ли работала.

Вскоре кубарем вывалились наши девочки – Римма, Леля и Инга. Речь их была сбивчивой и в основном содержала брызги эмоций от пережитого. Никогда не понимал подобную впечатлительность, но она была очень мила. Мои одноклассницы живо согласились прогулять уроки и даже написали Миланской об этом, получив одобрение. Ингу тоже уговорили довольно быстро. Кажется, мне было достаточно бросить монетку и сказать, что она идет с нами.

Пасмурная погода не могла оторвать десятиклассников, прогуливающих уроки, от посещения Макдональдса, и даже наоборот подстегивала идти быстрее. Все же пришлось поддаться настроениям Буднина и зайти за кофе – его очень любил Герман, также, как я воду… Тем не менее, начавшийся дождь загнал нашу компанию со стаканчиками кофе в Мак. Поностальгировав с Будниным о наших совместных посиделках в этом заведении о отстояв очередь, мы присоединились к продолжающемуся обсуждению сочинений. Чуть позже мне и Герману принесли к заказу по фирменному стакану в качестве бонуса – разумеется, нам они были не нужны, и мы, не совсем логично и не совсем прилично, отдали их трем девушкам. Очевидно, что это был промах – трем дамам предложить два сувенира, и, хоть мне и было досадно, но так как никто не обращал внимания и вообще все положительно иронизировали над этой ситуацией, Инга спокойно осталась без сувенира. Но на протяжении всей посиделки я смотрел на ее невозмутимость и, понимая, что в целом это обидно, разбавлял это какими–то шутками.

Милая болтовня и высмеивание олимпиадной Наташи Ростовой, подкрепленная моим возведением в авторский идеал Элен, тянулись длительное и прекрасное время… Когда знаешь, что все сейчас учатся, а ты сидишь вдали от парт, в приятной компании и в уютной обстановке, сразу становится веселее. Но время бежало быстро, и всех, кроме меня, одолевало глупое желание попасть на хор. Я вот на оркестр стремился не очень сильно.

Быстрый обратный путь ускорился еще и дождем. Зонтов у нас на всех не хватало, поэтому пришлось разделяться. Буднин весело прыгал под струями, не особо заботясь о себе, а вот я встал под зонт Инги и преспокойно взял ее под руку. В то время как остальные просто хихикали над какой–то ерундой, она заинтересованно и вдумчиво спрашивала меня о пресловутом хоре и оркестре. Читатель уже знает мое отношение к музыкальному образованию в моей гимназии, в том разговоре я высказывался еще жестче, убеждая, что аттестат – филькина грамота, экзамены по инструменту совершенно не нужны. Инга не соглашалась с моей категоричностью, а я (что удивительно) принимал ее точку зрения и прислушивался к словам…

Незаметно, перепрыгивая лужи, мы доплелись до серого здания школы, окна горели неприятным светом усталости. Однако всем было весело, и мы вчетвером (Буднин побежал спеваться) ввалились к Миланской, закидывая ее не исчерпавшимся запасом литературно–олимпиадных эмоций. Рима было безумно увлечена, пересказывая с обожанием мою историю про курицу, поселившуюся у меня на даче, о которой я поведал в Маке. Миланской еле удалось выпроводить эту компанию, а я, оставшийся один на один с ней, уведомил о нежелании посещать оркестр и быстренько ускользнул домой.

Наверное, читатель заметил, что я уделяю внимание компании этих трех девушек. Не меньшее внимание уделяли и они мне. Замечательные, умные, веселые, творческие и с чувством юмора. Разумеется, не лишенные своих тараканов, но у кого их нет? Конечно, мало историй с ними будет рассказано здесь, но верьте на слово, у нас есть, что вспомнить…

С моей частой соседской по парте Риммой меня связали довольно специфические отношения. После не самого хорошего завершения моего общения с медсестрой (хоть она и привлекала меня исключительно физически, но какую–то обидную травму отшитого мужчины я ощущал) Римма стала первым человеком, демонстрирующим заинтересованность во мне. В ней было много интересных внутренних черт, непосредственности, романтизма и огромной наивности, но одновременно ощущалась какая–то житейская мудрость.

Я же был к ней несправедлив. Она стала объектом моего изощренного сарказма и стеба, который все равно подразумевал доброе и любовное отношение. Удивительно, но ей это нравилось и даже как–то притягивало, в этом прослеживалась какая–то эротичная нотка морального мазохизма. Впрочем, иногда я бывал слишком суров… И все равно, Римма смогла стать важным человеком для меня, особенно после того, как мы прошли с ней через долгое формирование стереотипов дружеского поведения. Ей удалось показать то, что ко мне возможно испытывать интерес и очаровываться (в чем я давно отказал себе из–за своих частых неудач в платонических отношениях), а это было важной мотивирующей силой. Увы, я был немного непредусмотрителен и местами захлестнул ее своим напором агрессивного флирта, что привело к не самым приятным неделям для моего нравственного состояния…