Михаил Байков - Достигая крещендо

– Мне сказали, что как раз отсюда.

– Ну, вот. Это оружие доставил товарищ сектант.

Евгений очень удивился.

– А что тут странного, Ваше преосвященство? – сказал Божесов. – Террорист тот ещё, но об этом вспомним в Минске… Напичкал фуры оружием, накидал химии всякой белорусского производства (оттого и не могли определить происхождение), и отправил по заказу. Задержали, как было надо, и состряпали сомнительную картинку планирования мною переворота…

Он на секунду остановился и закинул в рот орешек, продолжив:

– Но слава Богу, Екатерина Алексеевна узнала о том, что под меня копают, и сообщила мне. Вот тут я и придумал то, что так чудесно осуществилось. Можно сказать, защитил действующий конституционный строй, а Лапин стал преступником, меняющим Конституцию и фальсифицирующим уголовные дела против меня и «True liberals»… Я просто перевернул всё против него.

Епископ Евгений закрыл глаза и просидел в молчаливой позе несколько минут, явно думая о произнесённом.

– Михаил Александрович, вы, конечно, везучий человек, – Божесов как–то наивно–детски улыбнулся от радости.

– Просто у меня есть верная команда, готовая идти до победного конца.

– Франчизм? – спросил с улыбкой Евгений.

– Ага… – кивнул Божесов. – Я вам дам прочесть книгу. Должно понравиться.

В окнах каждые полкилометра мелькали белые аисты, символы Белоруси.

– А что вы от «Познания» хотите? – спросил епископ, возвращаясь к первой теме. – Не зря сюда едем, и о ней будете говорить…

– Да, Евгений. Конечно, не только про сектантов будем говорить, но они свою роль сыграют вновь… – произнёс Божесов таинственно.

– Это ведь тоталитарная секта? Труд, насилие, культ вождя…

– Да я знаю… По Таноковичу трибунал плачет. И людей жалко. Потерявшиеся, мечущиеся в поисках истины. А гармонии всё равно не обретут. Увлечены такими психотерапевтическими техниками по расширению сознания, пытаются найти лёгкий путь, без изучения истин своей души!

Епископ ничего не отвечал, а смотрел в окно на ровные ряды картофельного поля и гордо двигающихся аистов. Его увлекала мысль о человеческой морали и противоречивости людских взглядов на жизнь. Хорошо ещё, если человек имеет какое–то мнение по этим вопросам, а если он никогда и не задумывался над своим моральным обликом и принципами? И ведь невероятно трудно жить в мире, где у каждого есть собственная философия, основанная исключительно на личном опыте. Отношение к воровству, убийству, сексуальное поведение, межличностные отношения, предательства, измены, дружба, любовь, власть, богатство, успех, польза образование, необходимость труда – всё это индивидуально в нынешнем мире и оттого людям сложно договариваться между собой. Каждый несёт что–то особенное и ни на что не похожее…

Насколько лучше жить в мире, существующем в рамках определённой нравственной идеологии. Будь христианский, исламский или коммунистический идеал жизни – не важно. Важно то, что система морально–нравственных ориентиров у всех примерно одинакова. Степень отношения к одним и тем же событиям у людей равна. Люди обладают одной системой взглядов на брак, воспитание, политику, деньги и просто одинаково уважают друг друга, не считая себя чем–то высшим. Вот это очень счастливый мир, где между людьми если уж и возможна вражда, но также неотвратимо и взаимное понимание.

– Истину трудно найти, Михаил Александрович, – произнёс наконец епископ. – Не всем везёт быть одарёнными силой характера уверенностью в собственной правоте от рождения. А эффективно делиться своей философией жизни нельзя ни через сообщения, ни через телефонные разговоры и даже ни через беседы в живую… Сейчас следите за моей мыслью, она тавтологична, но верна – каждый обретает смысл совместно с близким человеком, с родственной душой, и находит его в каком–то определённом атмосферном месте. А для этого секты не нужны, нужна любовь к людям, человечность и общая мораль…

– Соглашусь с вами, Евгений, – меланхолично проронил Божесов. – Если истина – это Бог, а Бог – любовь. Тогда и истина открывается через любовь…

Они приближались к Минску.

Центральные улицы Минска были перекрыты. Божесов и епископ Евгений проезжали мимо красивых зданий, любуясь чистыми улицами и огромным количеством зелени. Через Минскую арену, минуя парк Дрозды, кортеж, сопровождаемый местной милицией, двигался по проспекту Победителей.

– Вот вроде бы спальный район, а «Кремль» прямо напротив, – сказал Божесов, когда кортеж въезжал в ворота Дворца Независимости – шедевре архитектурного модернизма.

Божесов, переодевшийся из своего casual–костюма в стандартный тёмно–синий двубортный пиджак с агрессивным пурпурным галстуком, лицедействовал перед толпами журналистов в холле с блестящим глянцем мраморным полом. Под тяжеловесными люстрами его встречал Президент республики с натянутой улыбкой славянского гостеприимства.

Епископу Евгению сотрудник службы протокола передал записку на плотной бумаге: «Официальная часть быстро пройдёт. На разговор за закрытыми дверями вы приглашены». Евгения отвели из людной части Дворца во внутренние коридоры. Там царила гнетущая тишина. Из гигантских окон падал дневной свет, от которого золотые элементы декора помещений начинали играть переливающимися бликами. Епископ поспешил выйти из этого символа вульгарного богатства. Открыв дверь, он очутился в чуть более скромном помещении. Это был длинный коридор с редкими дверями. Из одной вышел курчавый подросток в домашней одежде. Он остановился и с любопытством посмотрел на епископа.

– Из России? – спросил он нагло.

– Ага.

– Заблудился, поп? – в его голосе звучала хамоватая манера, свойственная детям глав государств.

– Я не поп, а епископ, – отвечал с достоинством Евгений, внутри желая ударить подростка.

– А мне–то наплевать. Я в Бога не верю, – говорил подросток с антиклерикальным вызовом, провоцируя Евгения.

Он стал ждать оправдательной реакции от епископа, но Евгений лишь смерил его сочувствующим взглядом и, сделав шаг вперёд, произнёс шёпотом:

– Да… Если честно, то я тоже.

Президентский сын, не встречая за свою практику троллинга священноначалия такого ответа, сбивчиво залепетал:

– Да? Но как же? Вам хотя бы положено притворяться!

– Знаешь, в того Бога, в которого не веришь ты, в того и я не верю… Потому что, когда ты говоришь: «Бога нет», в сознании всплывает фигура седовласого старца, сидящего на облачке и посылающего молнии на лысины грешников. Такого мне не надо. А вот если ты откроешь учебник догматического богословия, то, возможно, не будешь так скептически относиться к вере…