Михаил Байков - Достигая крещендо

– У меня есть одна мысль, – прервал епископ эти категоричные суждения, с которыми не мог согласиться. – Каким бы человек ни был: интровертом; обиженным на жизнь; пребывающим в депрессии или вечной меланхолии с суицидальными мыслями, – как только его ударят три раза прикладом автомата, разбив лицо в кровь и причинив страшную боль, как только приставят дуло автомата к его лбу… Он сразу поймёт красоту жизни и то, что он потерял, воспевая свои глупые идеи, в которые, как оказалось в страшной ситуации, совершенно не верит…

– Не очень понял, к чему это, – впервые улыбнулся Божесов. – К дяде Антону–нарушителю самоизоляции и пассивному убийце это не относится… Но вы правы. Люди многое выдумывают – проблемы, недостатки в себе, своё внутреннее и внешнее несовершенство и даже настроение умудряются себе выдумать… Эту дурь можно выбить из башки либо подарив им светлый смысл существования, что сложно; либо запугать их, сделав смыслом жизни выживание…

Всё это время нужно было видеть изменяющее выражение лицо Игната, ставшего свидетелем подобных глубинных откровений всегда твёрдого человека. Игнат понимал, что для Божесова это было не самым приятным воспоминанием карьеры – хоть это и была победа, но высокой ценой…

– Ладно, Игнат, – улыбнулся ему Божесов. – Спасибо за ранний и плотный завтрак. Курочка была потрясающая!

Михаил Александрович и Евгений вышли во двор под освобождённое от туч небо. В воздухе пахло сыростью и деревней.

– Да… Пробило меня на сантименты, – посмеялся Божесов. – Ну, раз заговорили о карантине, придётся сказать пару фраз о вашем литературном творении.

В машине Президента был небольшой столик с тёплым домашним хлебом и мягким сыром. В аккуратненьком термосе, в форме греческой амфоры, дымился ароматный зелёный час с лесными ягодами (пусть к мягкому сыру и подходит белое вино, но чай Божесов любил больше). Рядышком рассыпались орешки: грецкие, миндальные и кедровые.

– У вас очень здоровый аппетит. За час я вижу еду уже третий раз, – улыбнулся епископ.

– Работа такая. Всё выгорает, – кинул в рот половинку грецкого Божесов. – И опять же, вкусно, хоть и вредно.

– Что насчёт книги? – прямо спросил Евгений.

– Ну, за меня отдельное спасибо. Я не знал, что со стороны смотрюсь так замечательно! А если разговоры ваших одноклассников обо мне и правда были такими, то это только поддразнивает самолюбие, – Божесов сделал глоток из термоса.

– А что касается вашей жизни, – продолжал он. – Она красивая. Себя вы описали с ещё большим трепетом, чем меня… Конечно, многое остаётся непонятным, епископ, – Божесов оскалил зубы в улыбке. – Но ваш рост и изменение сознания хороши… Да и желание помочь Инге в настоящее время говорит о важности этих чувств.

– Вообще–то любой творческий человек черпает вдохновение из своей первой любви: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Бальзак…

– Стоп, стоп, – отмахнулся Божесов. – Не рассказывайте мне о силе любви. Она никак не поменялась за всю историю существования цивилизованного человечества.

– Ну, здесь вы не правы, – смутился епископ. – Любовь терпела изменения с появлением христианского учения, другой морали, прав женщин…

– Да нет, Евгений. Менялся путь к сексу, а любовь оставалась такой же. Любят сегодня точно с теми же эмоциями, как триста лет назад, а вот раскрепощённость превратилась в обыденность… Впрочем, давайте–ка вздремнём немного. Я всю жизнь влюблён в одну особу женского рода, – закончил Божесов, имея в виду Россию.

– Я тоже… – прошептал Евгений совсем о другом, глядя в окно и незаметно осеняя себя крестом. Они приближались к государственной границе. За окном проносился вечный русский пейзаж – ёлка–берёзка, ёлка–берёзка, ёлка–берёзка…

В 10 часов утра кортеж Президента, въехавший на территорию Белоруси, продвигался по идеально ровным дорогам республики. Вдоль шоссе уже не было единственного русского пейзажа из ёлок и берёзок, здесь были исключительно сельскохозяйственные поля и луга с жирными коровами.

– Хозяйственно, – сказал Евгений.

– И не говорите… Остатки наследия Лукашенко… Хороший мужик был, – отвечал Божесов, листая ленту Твиттера.

– Вы его знали лично?

– Я да, но он меня предпочитал не знать. Мне до Лукашенко, как Венере до Солнца, – сказал он так, что нельзя было понять о своей ли недосягаемости он говорит или о недосягаемости Александра Григорьевича.

– Евгений, вы слышали об организации «Познание»? – спросил он у епископа.

– Смотря где… В своих профессиональных кругах ничего хорошего.

– А в целом?

– Знаю, что это околорелигиозный круг любителей заниматься саморегуляцией, самоисцелением и погружениями в себя для глубинного познания…

– Отлично. А знаете кто такой Виктор Танокович?

– Либо еврей, либо белорус…

– Очень смешно. Это как раз–таки идейный вдохновитель «Познания». Его «монастырь», если так можно сказать, находится здесь, в Витебской области… Но про круг любителей вы ошиблись. У него тысячи последователей. А в «монастыре» более трёх тысяч человек живёт.

– Я на дух не переношу сектантства, – проронил епископ. – К чему это?

– Ха–ха, – проигнорировал вопрос Божесов. – Я тоже терпеть этих дурачков не могу…

– Ну, они не дураки. Вполне умные люди… Другое дело, что они стремятся не к тому… Была у меня история. Однажды в Париже я посетил одно сектантское мероприятие. И был там юноша, по которому сразу было видно, что он ещё на самых ранних стадиях погружения в эту тусовку, астрально не посвящён… И я спросил его, удалось ли достичь состояния духовного просветления, радости и осознанности себя? Он с жаром начал отвечать мне, видимо, исполняя какую–то придуманную миссионерскую работу, что, конечно, разум его очистился, мысли просветлелись, мир становится понятным, себя он вообще полностью изучил и пришла полная осознанность. Говорил он это так одухотворённо, что мне показалось, что ещё чуть–чуть и он над землёй поднимется! Но я остановил его вопросом: а что в твоей жизни изменилось, что изменилось в твоих отношениях с людьми и близкими – ты стал добрее с ними? И он так помялся, ответив, что вроде нет, всё осталось также… Вот такая техника, лишённая нравственного содержания, способна расширить человеческое сознание, причинить радость, но не способна передать то, что в христианстве называется «благодать», то есть «энергия», идущая от Бога, а Бог есть любовь…

– Интересненько, – промурлыкал Божесов.

– Так к чему это? – спросил Евгений, максимально прикрывая ненавязчивость.

– Знаете, Танокович попался мне в 2027 году на вечере памяти доктора Пичужкина… Сам по себе был психотерапевт, как вы понимаете. Так вот. По иронии судьбы я заинтересовался им и выведал о нём слишком много. Через 5 лет он основал свою секту и снискал огромную популярность среди лохов… А вот мне захотелось планировать госпереворот к году новых выборов. И придумал я гениальный план – заявить Лапину, что пойду баллотироваться, чем вызвать его незамедлительную реакцию. Честно сказать, я не думал, что он захочет меня посадить. Мне просто хотелось, чтобы после принятия новой Конституции он распустил Правительство, и я стал вольной птицей, спокойно занимающейся честной агитацией и авторитетно критикующей его за поправки, а в определённый момент я бы отправил иск в Конституционный суд, который признал действия Лапина путём к диктатуре… А потом бы начались подковёрные игры, создание коалиций в Думе, работа с депутатами и процесс законного импичмента… Но Лапин захотел посадить меня и только потом распустить Правительство. Уже давно на него работала Мари, – произнёс Божесов с грустью в голосе, – Которая финансировала «True liberals», якобы с моего ведома. А в день моего объявления об участии в выборах, Красенко инициировал операцию по перехвату фур, а откуда они ехали?