Наталья Александрова - Завтрак с полонием

Пабло вообще ничего не знал — от него требовалось только горячиться, сверкать глазами и зверски топорщить усы, говоря по-испански какую-то околесицу. Уголовник, припугнувший Лагутина по приказу из Лондона, знал только, что за тем числится какой-то должок. Дело житейское, случается сплошь и рядом.

Единственный, кто мог выдать Полякова, кто знал о его связи с полонием-210, был сам Лагутин.

Значит, Лагутин в этой партии — фигура опасная, которую следует удалить с доски, как только она выполнит свою задачу.

Именно так выражался про себя Поляков, в таких нейтральных шахматных терминах — «удалить с доски». В самом деле, не мог же он назвать убийство убийством! Это было не в его стиле. В его стиле была интрига, красивая, почти шахматная комбинация.

Встретив одноклассника в Стокгольме, Поляков повез его на лодочную прогулку, надеясь, что там подвернется удобный момент для «удаления с доски». Сердце у него неровно билось, руки дрожали — ведь никогда прежде ему не приходилось вот так, своими собственными руками убивать человека…

Лагутин выглядел плохо, и Поляков заподозрил, что он был неосторожен и все же хватил дозу радиации. Это несколько насторожило его, но в то же время упростило его задачу. Собственно, он, можно сказать, не убьет Андрея, а только окажет ему милосердие, сократив муки, ускорив неизбежный конец…

Он попросил у Лагутина контейнер с изотопом — просто взглянуть на него. Андрей замялся, в глазах его читалось недоверие, но все же он достал из кармана обычную упаковку жевательной резинки.

Поляков удивленно взглянул на пакетик.

Такая безобидная, обыденная вещь! И не скажешь, что в ней скрыта человеческая смерть, а еще — большие деньги и большая, многоходовая интрига…

Не говоря ни слова, он спрятал пакетик в карман.

Андрей попытался возражать, протянул руку… но ему стало хуже, он покачнулся, безуспешно попытался схватиться за поручень. Его лицо покрыла нездоровая бледность. Казалось, еще немного — и он потеряет сознание.

И тогда Поляков резко повернул руль.

Лодка вильнула носом, подпрыгнула на волне…

Лагутин не удержался на палубе, перевалился через борт и с глухим всплеском погрузился в ослепительно синюю, покрытую мелкой рябью воду…

«Вот и все, — удовлетворенно подумал Поляков, выравнивая лодку. — Мне даже не пришлось ничего делать. Он сам свалился за борт. Это был несчастный случай. Всего лишь неосторожность с его стороны. Он вообще был очень неосторожен. Боюсь, что с изотопом он тоже обращался небрежно. Я постараюсь не повторить его ошибки».

Он вел лодку, стараясь не поддаваться подсознательному желанию оглянуться назад — туда, где синяя, покрытая рябью вода сомкнулась над его неосторожным одноклассником.

Павел не сводил глаз с Полякова, отбивающегося от взбешенной, выведенной из себя женщины. На его лице отражалась целая гамма чувств, сменяющих друг друга, и Павел читал их, как увлекательную и страшную книгу.

Несомненно, этим человеком двигала страсть, многолетняя, глубоко спрятанная страсть к яркой, красивой и недостижимой женщине, к жене шефа, к жене хозяина, но не только страсть. Даже не столько страсть, сколько мучительные комплексы маленького, незначительного человека, живущего на чужие деньги, в чужой тени и испытывающего из-за этого непереносимую зависть и жгучее унижение. Борзовский держал его при себе не столько в качестве референта, помощника, секретаря, сколько в качестве прислуги, мальчика на побегушках и даже придворного шута… но нет никого опаснее, чем маленький человек с большими амбициями! Поляков жил в тени своего хозяина, постоянно ища способ расквитаться с ним за все свои унижения, и вот наконец подвернулся удачный случай. Одним ударом он рассчитывал отомстить обоим — Литовченко, счастливому любовнику Милены, и Борзовскому, ее мужу, а главное — своему хозяину, своему мучителю…

Душа этого мелкого, завистливого, мстительного человека раскрылась перед Павлом как на ладони.

Павел шагнул вперед, чтобы прекратить безобразную сцену… и снова боковым зрением заметил, как шевельнулась тяжелая портьера, закрывающая вход в ложу. Он стремительно повернулся, чтобы отодвинуть портьеру, но на этот раз его реакция оказалась недостаточно быстрой. Из-за темно-зеленого бархата выступил неясный силуэт — длинные волосы, светлый плащ, смутное пятно лица…

И тут же на его голову обрушился жестокий удар.

В глазах у него помутилось, и без того полутемная ложа погрузилась в глубокий мрак. На какое-то мгновение Павел потерял равновесие, он осел на пол, тяжело привалившись к стене…

То, что в последнюю секунду он повернулся навстречу неожиданной опасности, изменил положение, спасло его, удар пришелся по касательной и только слегка оглушил его. Павел остался жив и даже довольно быстро пришел в себя.

Полякова в ложе не было, Милена без сознания лежала на полу, в воздухе резко и неприятно пахло какой-то химией.

Павел вскочил на ноги, метнулся к Милене, похлопал ее по щекам. Женщина застонала, пошевелилась, попыталась открыть глаза. Ничего страшного, подумал Павел, ей просто брызнули в лицо чем-то вроде хлороформа.

В дверь ложи требовательно, раздраженно стучали.

Павел приподнял Милену, прислонил ее к ограждению ложи и бросился к выходу. В дверях он столкнулся с театральным служителем, который попытался остановить его, начал что-то возмущенно говорить о нарушении порядка, о неуважении к театральным традициям… Павел втолкнул служителя в ложу, проговорил: «Помогите леди, ей стало плохо!» — и стремительно помчался к выходу из театра.

Возле дверей красовался прежний внушительный швейцар.

— Как, разве спектакль уже закончился, сэр? — спросил он недоуменно. Павел что-то проворчал и выскочил на улицу.

На улице было темно, редкие фонари едва разгоняли сырой декабрьский мрак.

Павел огляделся по сторонам. Слева от него, всего в двадцати метрах, шли две слившиеся воедино фигуры — влюбленная парочка, нежно обнявшиеся мужчина и женщина.

Павел внимательно всмотрелся в них.

Женщина, высокая, в длинном плаще, с темными распущенными волосами, страстно обнимала плотного коренастого мужчину, в котором нетрудно было узнать Полякова.

В их позе была какая-то нарочитость, какая-то явная фальшь.

Павел, которому не раз приходилось сталкиваться с такими ситуациями, прекрасно понял, что происходит на его глазах: женщина в плаще, та самая, которая только что оглушила его в ложе, куда-то ведет Полякова против его воли, прижав к боку ствол пистолета.

Скользнув в густую тень возле стены дома, Павел крадучись двинулся следом за ними.

Парочка дошла до угла, свернула на соседнюю улицу, остановилась возле черной «тойоты-камри». Той самой, которая вслед за Павлом подъехала к зданию театра.