Михаил Беглов - Две неравные половины одной жизни. Книга 2. После

– Сложно сказать, – задумчиво ответил он. – Ясно, что они не ожидали такого массового протеста, что так много людей выйдет на улицу. У них мышление застыло, видимо, на уровне времен Бориса Годунова. Помнишь гениальную пушкинскую фразу – «Народ безмолвствует». А народ-то оказывается уже не безмолвствует. Ввели войска в Москву, но реально их использовать против людей, к счастью, побоялись или не смогли. А то были бы реки крови.

Андрей рассказал Алене, что у Белого дома танкисты перешли на сторону защитников Ельцина. И это, судя по всему, не единственный случай – почти везде идет братание солдат и демонстрантов.

– Удивительно и другое, – продолжил Андрей, – как они допустили, чтобы Ельцин приехал в Белый дом. Народу в таких критических ситуациях нужен вождь. Вот они и получили его теперь в лице Бориса Николаевича. На самом деле все должно стать ясно завтра. Если они за ночь не решатся на какие-нибудь решительные действия, то, значит, по сути признают свое поражение. И их сметут. Прямо по Маяковскому получается:

А в Зимнем, в мягких мебелях

с бронзовыми выкрутами,

сидят министры в меди блях,

и пахнет гладко выбритыми.

На них не глядят и их не слушают-

они у штыков в лесу.

Они упадут переспевшей грушею,

как только их потрясут.

Не дай Бог, чтобы с перепоя они что-нибудь натворили. Так что давай-ка детей завтра дома оставим. А там видно будет!

В целом Андрей оказался прав. Хотя совсем без крови не обошлось. Ночью 20 августа ГКЧП предприняла слабую попытку перебросить военную технику к Белому дому, но они были блокированы демонстрантами. Трое молодых ребят погибли под гусеницами. А следующим утром все войска и боевая техника были выведены из Москвы. Это по сути дела была полная и безоговорочная капитуляция ГКЧП. Участники переворота попытались в последний момент сделать хорошую мину при плохой игре и отправили делегацию в Форос для переговоров с Горбачевым, но тот просто-напросто отказался их принять. Так что точку в этой короткой бесславной истории пришлось поставить самому Янаеву, подписавшему в тот же день указ о роспуске ГКЧП.

Во всей этой ситуации решительно действовал лишь Ельцин. Он отправил своего вице-президента генерала Руцкого в Крым за Горбачевым. Уже позже Андрей где-то прочитал, что Горбачев побелел как полотно, когда в его кабинет с автоматом на плече вошел Руцкой, решив, что тот явился, чтобы его расстрелять. Но на самом деле он прилетел, чтобы забрать Горбачева с семьей обратно в Москву. Ельцин мог, конечно, уже тогда навсегда разделаться со своим основным соперником, но, как ни странно, поступил мудро и решил действовать более-менее конституционным путем. Горбачев попытался сделать вид, будто возвращается в Москву триумфатором, но его ликование продолжалось недолго.

С каждым днем становилось ясно, что Ельцин все сильнее переигрывает Горбачева, постепенно изолирует его, перетаскивая одеяло власти на свою сторону. Закончилось все, как известно, достаточно печально – как раз в католическое Рождество, за несколько дней до нового 1992 года СССР прекратил свое существование. Ельцин как щенка выкинул Горбачева из Кремля. «Они упадут перезрелыми грушами, как только их потрясут…»

Страны, в которой Андрей родился и которой гордился, как и десятки миллионов других ее граждан, больше не существовало.

Иногда создавалось такое впечатление, что вся страна перестала работать, наблюдая за перипетиями в верхах. Поэтому меньше всего Андрей ожидал, что именно в эти драматические для всей страны дни на него как снег на голову свалится первый серьезный заказ. Позвонил один из его знакомых, который в недалеком прошлом служил в КГБ, а теперь называл себя частным предпринимателем.

– Андрей Владленович, ты кажется говорил, что можешь все? – сказал он вместо приветствия. – Тогда пришло твое время. Подъезжай, поговорим.

Андрей не стал отрекаться от своих слов, хотя, конечно, в них была, скажем так, некоторая доля преувеличения.

В назначенное время он подъехал к звонившему. Судя по кабинету, хорошему костюму и дорогим часам, дела у него шли неплохо. Он рассказал Андрею, что вскоре должно состояться открытие после реконструкции отеля «Метрополь», но за другими более важными делами, да из-за общего бардака в стране все совершенно забыли о полиграфии, которая непременно должна быть в номерах, ресторанах и в холлах, – буклеты, таблички, меню и т.д. Времени очень мало, через два дня все должно быть готово, причем самого высокого, европейского качества.

– Не тебе объяснять, какое значение там, – собеседник Андрея многозначительно указал пальцем в потолок, – придают открытию отеля в эти непростые времена.

– Ну, что, возьмешься? – размышлять времени не было, так что на этот вопрос Андрей уверенно ответил согласием.

Наверное, мало кто взялся бы за эту работу. Но Андрею отступать, как говорится, было некуда. Бросив все другие дела, он помчался в типографию, которая, как он считал, могла бы помочь ему с выполнением этого заказа. Но к его глубокому разочарованию директор категорически отказался:

– Это – не наш профиль. Для таких тиражей нужны совсем другие машины. А у тебя тут к тому же печать эмблемы золотом. Нет, извини, никак не сможем. – Вот если бы тебе надо было напечатать какой-нибудь буклет большим тиражом, то это к нам. А такая ручная работа – это не для нас, – разочаровали его в типографии.

Андрей обзвонил ещё несколько типографий, но никто не хотел браться за эту ювелирный работу. Правда, в одной ему посоветовали позвонить некоему Евгению, у которого своя небольшая типография. К тому же у него золотые руки и он, как было сказано Андрею, «из любого говна конфетку сделает».

Как оказалось, типография Евгения находилась в подвале некоего НИИ почти в самом конце Варшавского шоссе. Раньше – в советские времена – институт печатал много разного рода научных работ, инструкций, диссертаций, а потому, как и у многих других, у него была собственная небольшая типография, предназначенная для черно-белой печати. В результате «перестройки» институт потихоньку захирел, а типографию списали за ненадобностью. Но Евгению удалось ее сохранить и забрать под себя.

Спустившись в подвал, Андрей был в шоке. Темные, почти без окон комнаты, заваленные каким-то старым барахлом, непонятные, но явно доисторические небольшие печатные станки – Андрей никогда таких раньше и не видел, потому как имел дело в основном с большими типографиями. В воздухе стоял устойчивый, удушливый запах типографской краски и керосина (или чего-то в этом роде).

– Зря время потратил, вряд ли на таком оборудовании можно сделать что-то приличное, – разочарованно подумал Андрей.