Владимир Зангиев - В тени транспарантов

Я не был прилежным студентом, грамматика учебного процесса плутала вне правил в моей голове. На почве непонимания в семье обозначился разлад. Матриархальный патронаж активизировался в отношении меня. Ввиду явного феминистического превосходства капитуляция моя была предопределена, разве что оставалась надежда на упреждающий маневр. Настал тот решительный день, я уже завершал третий курс, когда окончательно понял, что филология это не моё. Не хотелось расстраивать обеих моих опекунш, но и дальше продолжать насилие над собой уже не оставалось терпения. К тому же отношения с Аллой, уехавшей на учёбу в другой город, сошли на нет по неведомой мне причине. И я по-тихому сдал документы в военкомат, в результате чего меня упекли на два года в отдалённый Забайкальский военный округ, где довелось просиживать галифе в штабе полка ПВО на должности писаря. Даже из автомата ни разу так и не довелось стрельнуть. Правда, за добросовестную службу начальство по достоинству отметило моё усердие, отправив на дембель с ефрейторской лычкой в погоне. На том и закончилась моя ратная служба.

На филфак я больше не вернулся. Как ни старалась меня убедить мать, я был непоколебим, как блистательный генерал Плиев перед решительным рейдом во вражеский тыл со своей конной дивизией. Военную карьеру мне тоже расхотелось делать после того, как своими глазами узрел все прелести солдатского быта. Опостылело хуже горькой редьки это беспробудное пьянство офицеров, насилие над личностью и показушные проверки боеготовности подразделений, заканчивавшиеся непременным загулом командного состава. Позже Чечня показала цену всей этой бутафорской мощи и несокрушимости. Видимо, вовремя мы убрались из Восточной Европы, иначе позор был бы ещё масштабней, когда бы нас оттуда силой выдворили.

Как-то так случайно вышло, что один школьный приятель предложил однажды:

– Овёс, ты сочинения лучше всех писал в классе, да и на филфаке учился. Давай к нам в газету, пока есть вакансия свободная. Редактор как раз ищет репортёра. У нас и заработки не хилые.

Стукнули мы по пьяному обыкновению руками и дело с концом. Я тут же успешно забыл о заключённой сделке. А наутро будит меня телефонный звонок. Я ещё не успел проспаться. Продираю глаза, а из трубки укоризненно раздаётся:

– Ну, что ты, Серёга? Мы же вчера договорились. Я жду тебя с самого утра. Уже с шефом насчёт тебя переговорил. Он одобрил твою кандидатуру. Так что, ждёт на собеседование после обеда. Приезжай к двум часам.

У меня лихорадочно завертелось в голове, словно кто-то крутил калейдоскоп с разноцветными стекляшками. Проблеял неуверенно в телефон:

– Олух, что ты наделал! Всё это как-то неожиданно. Да и сроду я не работал газетчиком.

– Ну, ты даёшь, – опешил приятель. – Только вчера с тобой обо всём договорились. Тебе же объяснил, что первое время сам над тобой буду шефствовать. Редактор у нас с понятием. С ним поладишь легко. Короче, я жду к двум часам…

Со временем работа затянула, и в ней нашлись свои прелести. Главное, в творческом коллективе преобладают свободные нравы, а это мне больше всего подходит. И всегда варишься в гуще событий. Не заскучаешь! Разные лица мелькают перед тобой, посвящён всегда во многие тайны мира. Как говорится, допущен к особам королевской масти, а также, к сугубо конфиденциальной информации. Многие известные личности начинали себя проявлять именно в качестве газетных репортёров.

Только последнее не про меня, поскольку моей натуре совершенно не свойственно понятие честолюбия. Меня абсолютно не интересует продвинут ли по служебной лестнице. Я, как банный лист, присыхаю к единому месту, и не желаю покидать его ни за что. Особенно мне не нравится повелевать другими. Гораздо спокойней ведь отвечать исключительно за себя.

В суть дела вник быстро. Скоро от сочинения небольших заметок и обработки поступающих от внештатных корреспондентов материалов перешёл к более серьёзному. Наш главный редактор Николай Ковитиди, сам из понтийских греков, оценил моё усердие и стал отправлять на задания: взять интервью у того или иного официального лица либо сделать репортаж с места какого-нибудь значимого события. Так и поднаторел я на журналистской ниве. Кстати, тогда-то и познакомился с Яниной Федермессер. Она вовсю блистала в политическом бомонде и весь республиканский истеблишмент домогался её благосклонности. Элита строила глазки перспективному кандидату социологии, обладающему высокой степенью интеллекта. С ней водили знакомство известные деятели и начинающие политики. Дружба с такой шельмой сулила очевидный выигрыш. Она была хваткая дама. И непревзойдённый мастер большого пиара. Виртуозно организовывала публичные скандалы, благодаря которым её протеже вскоре оказывались в самых высоких креслах. Как-то в газете «Суть времени» Янина проводила акцию по дискредитации одного из парламентариев. Так она столько нарыла на беднягу компромата, что в буквальном смысле смешала его с грязью. Мне пришлось с ней тогда тесно взаимодействовать. Случилось всё так. Ковитиди вызвал меня в свой кабинет, размером с главную сцену Большого театра, и поручил оказать всяческую помощь в подготовке к публикации её статей.

Достаточно наслышанный к тому моменту об этой экзальтированной особе, я попытался было увильнуть:

– Николай Евгеньевич, вы не боитесь за жизнь своих сотрудников? Это же не женщина, а форменный крокодил – проглотит любого и следа не останется.

– Ничего, я тебя вдохновлю, – обнадёжил шеф. – Если что, мы тебя навечно зачислим в списки личного состава редакции, увековечив как безвременно канувшего за общественные интересы. Даже поминки справим за счёт месткома – повеличаем на прощание. Почувствуй себя Христом!

– Как говорится, вашими устами да мёд бы пить. Только я почему-то себя ощущаю жертвенной овечкой, а не Иисусом. Или Исааком, которого родной отец в жертву принёс.

– Ну, ты кем хочешь себя ощущай, только заранее предупреждаю: с этой дамой веди себя корректно. Пусть она почувствует наше участие к её персоне. С ней лучше не иметь разногласий. За спиной этой женщины целое кладбище политических трупов. Надеюсь, Овсянников, ты уяснил мою установку. Выполняй!

Мне ничего другого не оставалось, кроме как с распростёртыми объятиями принять Янину Соломоновну в своём офисе. Помню, долго я промаялся в ожидании важной визитёрши, не имея представления как ей получше подать себя. Только она ворвалась таким шквальным ураганом, что мир, словно в воронке торнадо, завертелся вокруг. Перед моим взором замелькали аргументы, факты, истории. Гостья, как заправский комедиант, всё представляла в лицах: я только успевал записывать.