Александр Титов - Сталин-центр

И убрал руки. Она не подскочила, что дало мне возможность вернуться к прерванному приготовлению чая.

– Сколько сахара? Лимон? Сливки?

– Просто черный кофе. Без сахара.

– Досадно. – Чай отправился в раковину. – Хотя стоило догадаться: чай был слишком далеко спрятан…

– Может, хватит заговаривать мне зубы? Говори, с чем пожаловал.

Поспешно приготовив кофе, я приступил к рассказу. Совсем чуть-чуть отклоняясь от правды, подробно поведал о том, как лишился своей фирмы и имущества. Эти известия вызвали у нее противоречивую реакцию. С одной стороны, было заметно, что она искренне мне сопереживала, а с другой – радовалась справедливости судьбы, о чем не преминула мне заявить.

– Поделом тебе, Максим. Как пришли денежки, так и ушли, – с набитым ртом подвела она итог моим злоключениям.

Потом, когда мой рассказ коснулся сути предстоящей работы, она слушала уже с открытым от изумления ртом (благо, с завтраком было уже покончено). От повышенного внимания мне было несколько сложнее говорить, ведь ей было теперь легче заметить искажение истины, которое состояло лишь в том, что музей я обрисовал как реальную цель, а не только как средство обогащения полицейского-взяточника и способ мне самому уйти от ответственности.

– Таким вот образом меня и поставили в безвыходное положение, чтобы я работал на них, – завершил я свое повествование. – Но одному мне не справиться…

– И ты вспомнил обо мне. – Я утвердительно кивнул. – А ты не вспомнил, как увольнял меня год назад?

– Вспомнил. Поэтому и пришел не сразу, а только тогда, когда не осталось другого выхода. Так что скажешь?

Она молчала слишком долго. За это время я уже успел совсем отчаяться, но виду не подавал.

– То есть ты и вправду считаешь, что я поверю во все это?

Видимо, после этих слов скрывать отчаяние у меня больше не вышло. Она внимательно рассматривала меня, и вскоре во взгляде появилось неподдельное удивление.

– Так это правда?

Вместо ответа я только кивнул и опустил глаза.

– Вот что я тебе скажу, Самохин: на сегодняшнее число у меня билет. Я улетаю в отпуск. – Мои плечи независимо от меня опустились точно так же, как незадолго до этого глаза. Заметив это, она, недолго поразмыслив, продолжила медленно и внятно: – Но, в память о старой дружбе и из-за твоей такой редкой честности, я променяю свой отпуск на помощь тебе.

Я с недоверием поднял на нее взгляд. Она сидела, уставившись в чашку, и покачивала головой – мол, что же я делаю?

– С меня билеты на море, когда все закончится, – горячо заверил я, не зная, что же еще такого сказать.

– Ну-ну…

Появление у нас в стане Галины вывело нашу деятельность на новый уровень. Теперь я смог спокойно поручить ей всю юридическую деятельность, а сам принялся за внедрение идеи, так сказать, в массы.

Стоит отметить, что все необходимые шаги по уходу от налогов и возможности выводить собранные деньги я предпринял заранее и тщательно скрыл все следы. Это на тот случай, если мою вновь обретенную помощницу начнут терзать муки совести.

Она моментально влилась в наш коллектив, словно состояла в нем изначально. В день своего появления, снова холодная и деловая, она больше слушала и осматривалась. Несмотря на очевидную экстравагантность, офис и вся наша немногочисленная компания, судя по всему, произвели на нее хорошее впечатление, и Галина засучив рукава принялась за дело. Вскоре из первичного хаоса начал зарождаться порядок, который волей-неволей всем нам теперь приходилось поддерживать.

Примерно в это же время я начал ясно осознавать, что сам уже не отношусь к фигуре Сталина столь же негативно, как раньше, – даже наоборот, начинаю испытывать к нему какую-то сыновнюю почтительность и уважение. Сложно сказать, явилось ли это результатом изучения поставляемой мне Григорьевым литературы или причина крылась в чем-то другом. Могу сказать только одно: подготавливаясь к ведению предстоящей агрессивной рекламной кампании, я был вынужден свыкаться с ролью защитника и проповедника, а в такой ситуации возникновение симпатии было лишь вопросом времени.

В целом, несмотря на то что раньше благотворительные фонды мне создавать не приходилось, все пошло достаточно гладко. Но ровно до того момента, пока в бумагах не начало фигурировать имя Сталина. Стоило только ему появиться на официальном бланке, как на пути встали невидимые доселе преграды. Там, где у простого народа возникал энтузиазм, бюрократы, созданные словно под копирку, округляли глаза и стремились поскорее отделаться от нас, будто эта фамилия жгла им руки.

В завершение первого месяца наших трудов настал тот день, когда Маргарита Васильевна впервые потерпела неудачу.

– Как только он увидел фамилию, так прям весь затрясся, – едва переступив порог, начала громогласно причитать она. – И как только потом я его не уламывала, что только не говорила, а он ни в какую! Деда у меня, говорит, лес валить отправил. Да за дело, поди, и отправил! Подлюка! – Кому было адресовано ругательство, понять было невозможно. То ли деду чиновника, то ли ему самому.

– Значит, в проведении благотворительного концерта нам отказали… – подытожил я.

– Ага.

– Придется готовить сбор подписей в его поддержку. Мы этого отказника по-другому одолеем, – подала голос Галина, легко и своевременно на корню разрядив начавшую было зарождаться упадочническую атмосферу.

– Правильно! Только прежде нужно запустить рекламную кампанию.

Но развить эту тему мне не дал громоподобный стук в ворота. Мы втроем – Григорьева не было – вопросительно переглянулись, и я отправился открывать. Как только лязгнул засов, дверь стремительно распахнулась, едва не сбив меня с ног. В комнату молниеносно ворвались люди в масках и с автоматами в руках. Практически сразу я все равно оказался на полу, только уже с их помощью. За моей спиной охнула Маргарита Васильевна. Галина сохранила молчание.

– Не сопротивляйтесь! – крикнул я им и сам тоже последовал своему совету.

В голове сразу же пронеслись две наиболее вероятные догадки о том, кто же это может быть. Первую, состоявшую в том, что нас банально грабят, я отмел сразу же: мою голову бесцеремонно за волосы оторвали от пола и ткнули прямо в нос какие-то бумаги. Прочесть их я, естественно, не успел, но правдивость второго предположения стала очевидной. К нам заявилась первая, но, как мне кажется, далеко не последняя проверка.

6

Небольшой, вытянутый в длину кабинет сквозь незанавешенные окна практически на всю длину пронзали косые снопы вечернего солнечного света, в которых плясали ярко освещенные пылинки. Молчаливые люди, все так же не снимая масок, завели меня сюда и усадили на стул возле одного из двух письменных столов. За вторым какой-то хмурый дядька флегматично что-то печатал. Не могу с уверенностью сказать, был ли человек, вскоре занявший место хозяина стола, за которым сидел я, среди тех, кто обыскивал наш гаражный офис, но бисеринки пота, предательски видневшиеся под коротким ежиком волос, весьма красноречиво намекали на недавно снятую с головы маску. Покопавшись несколько минут в бумагах из принесенной с собой папки, он как-то резко захлопнул ее, отбросил на край стола и вопросительно уставился на меня.