Александр Титов - Сталин-центр

– Скажите, Максим Сергеевич, а вы правда затеяли музей Сталина построить?

– Разве это не ясно видно из тех документов, которые вы изъяли? – спросил я, высокомерно вскинув бровь.

Мерные удары по клавишам из-за соседнего стола стали происходить гораздо реже – вопрос, видимо, показался интересен не только моему собеседнику.

– Ну зачем же вы так? – укоризненно покачал головой собеседник. – Может, я вам помочь хочу.

– Если так, то у вас весьма интересный способ оказывать помощь. Что нам инкриминируется?

Он коротко ответил:

– Возбуждение ненависти либо вражды. Двести восемьдесят вторая.

– Я так и думал.

– Я так и думал?! – Было заметно, что он едва сдерживается. – Да ты хоть понимаешь, что можешь легко загреметь за решетку? Вот скажи мне, с какой стати тебе, успешному дорогому юристу, приспичило бросить все и заняться этой авантюрой?

Я промолчал со спокойным видом: сценарий этого разговора был продуман мною заранее в мельчайших подробностях. Сейчас, например, после первого проявления чувств, мне следовало выждать, чтобы определить личное отношение моего интервьюера к данной теме. Ждать пришлось недолго.

– Пойми, Самохин, не дадут вам этого сделать. Время нынче не то…

Теперь все окончательно стало на свои места, и дальше мне можно было не опасаться.

– А может, пора его уже делать тем самым, а не сидеть и ждать, пока все само изменится? – все-таки не выдержал я.

– Разжигание розни – это не обвинение в махинациях. Это серьезно, – всплеснул он руками. – Тут откупиться не получится.

После этих слов на некоторое время воцарилось молчание. Мне уже было совершенно ясно, что наша возрастающая активность стала кому-то поперек горла и этот кто-то, используя столь устрашающие методы, решил наставить нас на путь истинный. Но вся соль состояла в том, что даже человек, призванный меня напугать, по всей видимости, оказался на моей стороне. Это было ясно как божий день. Собеседник явно не поддерживал тот приказ, который приходилось выполнять. Да и обвинить нас было действительно не в чем. Взвесив все за и против, я решился задать ему один вопрос, который должен был положить конец этой беседе.

– Вот знаете, что мне остается непонятным? Почему Ельцин-центр рознь не разжигает, а музей Сталина непременно это сделает? А?

Мой расчет оказался верным. Несколько мгновений на лице собеседника отражалась борьба, впрочем не очень яростная, между приказом и личным мировоззрением. Личные мотивы одержали верх. Он поднялся, давая понять, что разговор окончен, и протянул мне руку, которую я крепко пожал.

– Ох и трудный же путь вы для себя избрали… – проговорил он, с сожалением и уважением качая головой. Но потом, не отпуская моей руки, добавил казенным голосом: – Желаю вам больше со мной не встречаться при подобных обстоятельствах.

И все. Дальше, предъявив на проходной врученную мне на прощание собеседником бумажку, никем не задерживаемый, я спокойно вышел на улицу и легкой походкой направился к входу в метро.

Вереницы встречных прохожих, хмурых и веселых, сосредоточенных и рассеянных, живущих каждый в своем маленьком мирке и одновременно являющихся частью одной могучей страны, мало-помалу избавили меня от воинственного настроения, владевшего мной на протяжении всего недавнего времени, и направили поток мыслей в несколько иное русло. Трясясь в душном вагоне метро, я впервые, наверное, всерьез задумался о смысле происходящего.

К чему я приду в конце этой истории? Сегодняшние события совершенно точно показали, что выйти сухим из воды у меня нет ни единого шанса. Слишком большой размах – кажется, так я пытался вразумить Григорьева в самом начале. Но то, что я тогда понимал лишь умом, сейчас пришло ко мне с полным осознанием. Вопрос теперь стоял так: смогу ли я опуститься до состояния мерзкой топкой грязи, прикарманив деньги вкупе с чужими надеждами, предназначавшиеся для великой цели, тем самым бесповоротно покончив с нею? Смогу ли, фактически втоптав в грязь предательством едва ли не самый важный символ величия своего народа, окончательно встать в один ряд с теми нелюдями, которые пируют прямо на трупе страны, их породившей? И этот вопрос оставался открытым. Причем сейчас я ясно осознал, что не вижу особой разницы, сбегу ли я, прихватив с собой все собранные средства, или передам их, пусть даже и не оставив себе ни крохи, в руки алчного Григорьева, – в любом случае это будет моим концом. Как человека и как личности.

Безответным, к слову сказать, был не один этот вопрос. Только что мне был предоставлен уникальный шанс вообще покончить со своим участием в этом деле, попутно поквитавшись с глубокоуважаемым Михаилом Ивановичем. Более благоприятного случая ждать было просто глупо: осмотрительности ради, я все-таки сумел обзавестись кое-какими доказательствами нечистоплотности вышеозначенного господина, и сейчас была реальная возможность выложить все карты на стол. В надежном месте, устроенном без участия свидетелей, была припрятана флешечка с записями наших с ним бесед, в которых следователь раскрывал свою злонамеренность и, похваляясь, каялся в некоторых прошлых деяниях. Одним словом, у меня был шанс побороть этого вымогателя законным способом и без особого риска для собственной шкуры. Единственное, что мне требовалось сделать, – это чистосердечно обо всем рассказать. Так почему же я не воспользовался сейчас представившимся шансом? Более того, почему я не воспользовался доказательствами раньше? Хорошие вопросы. Может, потому, что, поработав с Григорьевым бок о бок некоторое время, я перестал его бояться и, уж конечно, более не считал всесильным, а потом и вовсе вознамерился единолично сорвать весь куш по завершении дела? Не знаю. Наверное, еще пару недель назад я бы моментально воспользовался таким шикарным стечением обстоятельств, но сейчас сидел и молчал, незримо сдерживаемый с одной стороны деятельной пенсионеркой, слепо доверявшей Григорьеву, а с другой – женщиной, сумевшей переступить через обиду и вновь поверить уже мне самому. Сидел и так и не мог что-то предпринять.

Скорее всего, из-за этих вот вопросов, прямо сказать разрывавших душу на куски, я и не поехал прямиком обратно в нашу контору, а направился было к месту тайника: этот злополучный компромат на Григорьева буквально жег руки, и мне нестерпимо захотелось во что бы то ни стало от него избавиться. Были это муки совести или причина заключалась в банальном желании проверить, на месте ли еще флешка, – я так тогда и не понял, но, уже переходя на нужную мне ветку метро, остановился как вкопанный. Ввиду того что произошло это в самой гуще достаточно плотного потока людей, пингвиньей походкой продвигавшихся к эскалатору, на меня сразу же налетел кто-то сзади, послышались приглушенные ругательства. Не обращая на это внимания, я, озираясь вокруг, развернулся и стал пробираться в обратную сторону. Только сейчас ко мне пришло понимание всей той глупости, которую я едва не совершил. В свете последних событий очень даже возможно, что за мной ведется слежка, а я сам едва не привел ее к единственному имеющемуся доказательству нашей нечистоплотной игры. Вовремя спохватился, ничего не скажешь.