Патрик Андерсон - Любовница президента

Остановились они у Пятой-стрит.

– Куда пойдем? – спросил Нортон. – В музей Хиршхорна или в Национальную галерею? Господи, хорошо бы приехать сюда туристом.

– Как у нас со временем? – спросила Энни.

– Времени мало. Через полчаса я хотел бы пойти на этот фестиваль.

– Тогда побродим по Саду скульптур. Я не хочу, чтобы ты меня торопил.

Она взяла его за руку, и они свернули налево к музею Хиршхорна.

– Бывал ли ты когда-нибудь в его залах навеселе? – спросила Энни.

– Нет еще.

– Как-то у нас был пикник в Молле, мы накурились гашиша, потом я попала в музей и простояла целый час перед одной из картин Джексона Поллока. Раньше я не понимала его – видела просто разноцветные разводы, – но на этот раз картина буквально ожила. Цвета менялись, картина излучала большую энергию, и меня это захватывало… Казалось, что меня похищают.

– Дешевые восторги, – раздраженно сказал Нортон.

В Саду скульптур они стали неторопливо ходить между статуями павших воинов, громадными абстрактными скульптурами из железа с подвижными частями, прошли мимо детской коляски Пикассо, мимо величественной роденовской композиции «Граждане Кале» и наконец остановились в тени громадного, погруженного в раздумья Бальзака.

– Замечательно, – сказала Энни. – Если рай существует, он должен быть таким же.

– Может, бог окажется похожим на Джо Хиршхорна, – задумчиво сказал Нортон, – славного торговца мелким скотом, коллекционирующего скульптуры. Пойдем поедим мороженого.

Они перешли людную музейную площадь, бросили монетки в фонтан, обогнули его, купили два брикета мороженого у мрачного пуэрториканца и вернулись в Молл. Нортон повел Энни к рощице неподалеку от Двенадцатой-стрит, где дюжины две подростков устроили базар под открытым небом. Товары их были разложены на ломберных столиках и индейских одеялах: керамика, картины, изделия из кожи, шали, украшения. Изготовители товаров, удивительно пассивные торговцы, стояли молча с блаженными улыбками и наивными глазами.

– Отсталые ребята, – объяснил Нортон. – Это какая-то особая программа. Джой Смоллвуд должен быть здесь, но я его не вижу.

Они медленно пошли вдоль столов. Энни купила несколько керамических чашек и индейское ожерелье. Один парень сказал Нортону, что Джой будет попозже.

– Ну и что теперь? – спросила Энни.

– Давай уйдем, а потом вернемся.

– Куда направимся?

– Я ни разу не бывал там, – сказал он, указав на большое здание между Моллом и Конститьюшн-авеню.

– Я тоже не бывала. А что это?

– Музей истории и технологии.

– Как это понять?

– Не знаю. Пошли посмотрим.

Музей оказался поразительной сокровищницей всякой всячины – от самого большого в мире американского флага до моделей судов, старых автомобилей и громадной статуи Джорджа Вашингтона в образе Юпитера. Наверху они внимательно осмотрели зал, отведенный истории средств массовой информации. В маленьком кинотеатре показывали кинохронику, Рузвельта, произносящего речь «не бойтесь ничего, кроме страха», и улыбающихся молодых американцев, отплывающих за океан сражаться во второй мировой войне. Перешли к старым телевизорам, там показывали сенатора Джо Маккарти, разоблачающего коммунистов в правительстве, Айка, играющего в гольф, Кеннеди, произносящего инаугурационную речь, Джонсона, обещающего «великое общество», и улыбающихся молодых американцев, отплывающих сражаться во Вьетнаме. Нортон схватил Энни за руку и потащил к выходу.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего, – ответил Нортон. – Только здесь воспроизводится мое прошлое, и я не хочу на него смотреть.

Он снова повел ее на базар в рощу.

– Вон Джой, – шепнул он ей. – Тот, что в бейсбольной кепке.

– У него такой унылый вид.

– Давай подойдем к нему, поговорим.

Джой Смоллвуд продавал грубые, яркие картины, на которых были изображены дома, лошади, играющие дети. Когда Энни стала разглядывать их, он радостно заулыбался.

– Мне нравится ваш колорит, – сказала она. – Давно вы пишете?

– Вроде бы, – сказал он. – Говорят, мне это на пользу.

– Я хочу купить эту, – сказала Энни, показав на картину, где двое детей играли в пшеничном поле. – Сколько она стоит?

– Если она вам нравится, возьмите так, – сказал Джой.

– Нет, – запротестовала Энни. – Вот, получите. – И протянула десятидолларовую бумажку.

Джой, не глядя, сунул деньги в карман. Нортон подошел и взглянул на парня.

– Джой, ты знаешь меня?

Джой отступил на шаг и задрожал.

– Ты знаешь меня? – повторил Нортон. – Видел ты меня раньше?

– Может быть.

– Где?

– Не знаю. Мало ли где. Вы из полиции?

– Нет, Джой, я не полицейский. Но ты говорил полицейским неправду обо мне.

Джой повернулся и побежал. Нортон и Энни смотрели, как парень лавирует между туристами, пока он не скрылся за старым зданием смитсоновского института.

– Необходимо было пугать его? – спросила Энни.

– Я хотел услышать, что он скажет. Это могло бы помочь.

– Ты поступил жестоко.

– Послушай, это с его помощью хотят навесить на меня убийство.

– Ну, пошли отсюда. А как быть с его картинами?

Нортон собрал картины Джоя и попросил девушку у соседнего столика приглядеть за ними.

Когда они повернулись и пошли, им заступил дорогу невысокий приземистый человек с короткой стрижкой.

– Привет, Бен.

– Привет, Ник.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Говори.

– Наедине.

Энни поглядела на Гальяно, потом на Нортона и демонстративно пожала плечами.

– Намек поняла, – сказала она. – Встретимся в Саду скульптур.

– Мы недолго, – сказал Нортон. – А это понесу я.

Он взял набитую сумку с кофейными чашками и картиной Джоя и посмотрел, как Энни, длинноногая, стройная, идет по Моллу. Потом повернулся к Гальяно.

– Ладно, Ник, слушаю тебя.

– Противно смотреть, как ты валяешь дурака, – сказал Ник. – Я слышал, ты остался без работы.

– Об этом не волнуйся.

– Я не лишился сна. Но в твоем поведении нет смысла. Боссу оно не нравится.

– Он послал тебя поговорить со мной?

– Перестань мутить воду, пораскинь мозгами, и не будет никаких проблем. Черт возьми, Бен, ты мог бы вернуться и работать у нас. Как в прежние времена.

– От прежних дней ничего не осталось, Ник.

– От тебя ничего не останется, приятель, когда большое жюри разберется с тобой.

– Не думаю. Волноваться тут нужно кое-кому другому.

– Ты создаешь неприятности, – пробормотал Гальяно. – И напрашиваешься на них.

Какое-то время они шли молча. Перед ними была Национальная галерея, Нортон мельком глянул на вьющуюся по ступеням очередь туристов. И ему захотелось оказаться там, а не спорить на тротуаре с придворным шутом, уже не смешным.