Фредерик Форсайт - Дьявольская альтернатива

Репортеры бросились к телефонам-автоматам, чтобы пожаловаться своим редакторам. Они пожаловались и правящему бургомистру, который от всей души посочувствовал им и пообещал связаться немедленно с начальником базы в Гатове. Когда телефон наконец успокоился, он откинулся на спинку кресла и закурил сигару.

Адам Монро прошел в ангар, где стоял «Домини», его сопровождал начальник технической службы, который нес ответственность за техобслуживание самолетов.

– Как он? – спросил Монро уорент-офицера технической службы, непосредственно руководившего работой механиков.

– Готов на сто процентов, сэр, – ответил механик-ветеран.

– Нет, не готов, – поправил Монро. – Думаю, если вы заглянете под капот одного из двигателей, то увидите, что в электросети есть какая-то неполадка, для устранения которой потребуется некоторое время.

Уорент-офицер удивленно посмотрел на незнакомца, затем на своего непосредственного начальника.

– Делайте, как он говорит, мистер Баркер, – велел начальник технической службы. – Должна быть задержка по технической причине, необходимо, чтобы «Домини» не был готов для взлета в течение некоторого времени. Но немецкие власти должны быть уверены, что дело именно в этом, поэтому давайте-ка, открывайте капот – и за работу.

Уорент-офицер Баркер провел тридцать лет, занимаясь техническим обслуживанием самолетов Королевских ВВС. Приказы начальника технической службы не обсуждаются, даже если на самом деле они исходят от неряшливого штатского, которому должно было быть стыдно за то, как он одет, не говоря уже о том, что он небрит.

Начальник тюрьмы Алоис Брюкнер прибыл на своей личной машине, чтобы засвидетельствовать передачу заключенных англичанам и взлет самолета с ними в направлении Израиля. Когда он услышал, что самолет пока еще не готов к полету, он рассердился и потребовал, чтобы ему дали возможность лично в этом убедиться.

Он прибыл в ангар в сопровождении начальника базы Королевских ВВС и обнаружил там уорент-офицера Баркера, погруженного до плеч в чрево первого двигателя «Домини».

– В чем дело? – едва сдерживаясь, выдавил он из себя.

Уорент-офицер Баркер оторвался на секунду от работы и вытащил наружу голову.

– Короткое замыкание в электросети, сэр, – сообщил он. – Заметил его во время испытательного прогона двигателей прямо вот сию минуту. Это не должно занять много времени.

– Эти люди должны взлететь ровно в восемь ноль-ноль, то есть через десять минут, – сказал немец. – В девять часов террористы на «Фрее» собираются спустить за борт сто тысяч тонн нефти.

– Делаю все, что могу, сэр. А теперь разрешите, я продолжу работу, – попросил уорент-офицер.

Начальник авиабазы провел герра Брюкнера на выход из ангара. Он также не имел ни малейшего понятия о том, что означал приказ из Лондона, но приказ есть приказ, и он собирался его безоговорочно выполнить.

– Почему бы нам не зайти в офицерский клуб и не выпить чашечку чая? – предложил он.

– Мне не нужна чашечка чая, – ответил разъяренный герр Брюкнер. – Мне нужно, чтобы эти двое отправились в полетик в Тель-Авив. Но сначала я должен позвонить правящему бургомистру.

– Тогда офицерский клуб – именно то место, которое нам нужно, – сказал начальник базы. – Кстати, поскольку нельзя же было неизвестно сколько держать заключенных в этом фургоне, я приказал посадить их в камеры участка военной полиции в казармах Александер. Им там будет удобно.

Без пяти минут восемь начальник базы Королевских ВВС лично проинформировал корреспондента радио Би-Би-Си о технической неполадке в «Домини», и сообщение об этом как раз успело в восьмичасовые новости, для этого семь минут спустя специально прервали передачу. На «Фрее» также слышали это сообщение.

– Им бы лучше поторопиться, – пробормотал Свобода.

Адам Монро и двое штатских вошли в камеры участка военной полиции почти ровно в восемь. Участок был небольшой, он использовался для редких армейских заключенных: было всего четыре камеры, расположенных в ряд. Мишкин сидел в первой, Лазарев – в четвертой. Младший из штатских пропустил Монро и своего коллегу в коридор, ведущий к камерам, затем закрыл дверь и встал к ней спиной.

– Всего лишь формальный допрос напоследок, – проинформировал он разъяренного сержанта военной полиции, дежурившего в участке. – Ребята из разведки. – Он почесал кончик носа, сержант пожал плечами и удалился в дежурку.

Монро вошел в первую камеру. Лев Мишкин, одетый в штатский костюм, сидел на краю койки и курил сигарету. Его известили, что в конце концов его отправляют в Израиль, однако он все еще был исключительно нервен и не знал о том, что творилось вокруг последние три дня.

Монро внимательно посмотрел на него; он почти боялся этой встречи, но из-за этого человека и его сумасшедшего плана по умертвлению Юрия Иваненко для достижения какой-то непонятной и далекой мечты была растоптана его собственная мечта; а ведь в этот момент его возлюбленная Валентина могла бы упаковывать чемоданы, готовясь выехать на партийный съезд в Румынию, – к пляжу в Мамайе и к катеру, который увез бы ее к свободе. Он вновь вспомнил спину любимой женщины, проходившей сквозь стеклянные двери на московскую улицу и человека в шинели, который последовал за ней.

– Я врач, – сказал он по-русски. – Ваши украинские друзья, которые потребовали освободить вас, настаивали также, чтобы вы были годны для этого путешествия с медицинской точки зрения.

Мишкин поднялся с койки и пожал плечами: он не был готов к тычку кулаком в солнечное сплетение и к тому, что пока он, задыхаясь, будет ловить ртом воздух, к его носу поднесут маленький баллончик, и он невольно заглотнет пары аэрозоля, выстреленные из его сопла. Когда усыпляющий газ попал в легкие, ноги у него самопроизвольно подогнулись и он упал бы на пол, если бы Монро не подхватил его под мышки. Осторожно и не поднимая шума его положили на койку.

– Газ действует в течение пяти минут – не больше, – сообщил штатский из министерства, – после этого он очнется, у него будет немного кружиться голова, но никаких болезненных эффектов не будет. Но вам лучше поторопиться.

Монро открыл чемоданчик и вытащил оттуда футляр со шприцем для подкожного впрыскивания, вату и маленькую бутылочку с эфиром. Обмакнув вату в эфире, он протер часть правого предплечья заключенного, чтобы простерилизовать кожу, затем поднес шприц к свету и нажал на рычаг, – на кончике иглы появилась маленькая капелька жидкости, вытесняя последние пузырьки воздуха.

Сама инъекция заняла меньше трех секунд, но ее последствия Лев Мишкин должен был ощущать на протяжении почти двух часов – дольше, чем было нужно, но этот срок никак нельзя было сократить.