Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

– От этих разбогатевших торговцев я не ожидала ничего другого, – покачала головой мать, – но ты правильно решил, что будет удобнее голосовать за Силана и Мурену. Катилине нельзя доверять ни в коем случае. Его лагерь в Этрурии стал убежищем всех изгоев города.

– И не только поэтому, – согласился Цезарь, – его ненавидит слишком много людей здесь, в городе, и по всей Италии. Его дикая программа оттолкнула от него избирателей.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Наверное, они действительно убили несчастную Фульвию, – осторожно сказала мать.

Высокого роста, она имела ту особенную горделивую осанку, которая столь выгодно отличала дочерей Квирина. Большой чистый лоб, внимательный взгляд умной волевой женщины, упрямо сжатые тонкие губы и несколько вытянутое лицо – таким был облик этой женщины, сохранившей в свои пятьдесят восемь лет остатки былой красоты. Аврелия одевалась в традиционную для пожилых римлянок одежду. На ней была белая столла, ниспадающая до земли, и римская палла, обернутая вокруг бедер. Голова была повязана виттой, [97]этим своеобразным знаком всех свободнорожденных женщин. Аврелия не любила носить драгоценных украшений и только на правую руку обычно надевала золотой браслет – подарок покойного мужа. Цезарь всегда утверждал, что своим духовным становлением он обязан матери, столь много сделавшей для этого. Может быть, своеобразная закономерность становления гениев состоит в том, что одним из основополагающих моментов этого становления должна быть гениальность их матерей, сумевших вырастить и сберечь столь уникальные явления рода человеческого.

– Они ее действительно убили, – подтвердил Цезарь, которому Эвхарист рассказал все подробности со слов Луция Веттия.

– И эти люди могут встать во главе государства. Неразборчивость в средствах для достижения цели в нашем городе иногда кажется мне ужасной, – вздохнула мать.

– А меня не хочет приветствовать верховный жрец? – раздалось за спиной Цезаря, и проворные девичьи руки обняли его за шею.

– Юлия, – повернулся отец, – ты давно здесь?

– Она пришла вместе со мной, – сказала Аврелия. – Осторожно, Юлия, ты задушишь своего отца.

– Слишком много женщин в нашем городе мечтают хоть один раз обнять твоего сына, – радостно улыбнулась дочь.

– Ты позволяешь ей так говорить? – укоризненно покачала головой мать. – Нужно скорее выдать ее замуж.

– А как твой Эмилий? – спросил Цезарь.

– Никак, – вздохнула дочь, – я же говорила тебе, он глуп и поэтому мне неинтересен. Я не могу долго находиться в его обществе. Он надоедает мне своим молчанием, а когда говорит, то обязательно что-то не так. Даже девять дочерей Зевса не смогли бы расшевелить Эмилия. Он неисправим.

– Его отец имеет наибольшие шансы на завтрашнее избрание, – осторожно заметил Цезарь.

– Он наверняка будет избран, – добавила Аврелия.

– И поэтому я должна выйти замуж за его сына, – капризно надула губки Юлия. – Неужели верховный жрец думает устроить выгодный брак своей дочери, не спрашивая ее согласия?

– Юлия, – снова укоризненно покачала головой Аврелия.

– Нет, нет, – поднял руку Цезарь, – хотя в наше время все женятся по расчету, я обещаю тебе, что с тобой этого не произойдет. Ты вольна выбирать кого хочешь. Но боги женятся на Олимпе, выбирая лишь подобных себе, помни это, Юлия. Только изредка боги осмеливаются спуститься вниз, к людям, и за это их жестоко наказывают. Я хочу, чтобы главным твоим чувством всегда было чувство ответственности. Ты – моя единственная дочь, наследница рода Аврелиев, а значит, и муж твой должен быть из великого и знатного рода. Ты же не можешь стать женой надсмотрщика, актера или вольноотпущенника. Мне неприятно говорить тебе это, но ты знаешь сама, даже в выборе любимых Юлии не всесильны. Одно я могу пообещать тебе, что никогда не заставлю тебя выйти замуж за нелюбимого человека. Последнее слово всегда будет за тобой.

Дочь внимательно слушала отца, избегая смотреть в его строгие и проницательные глаза. Внезапно отвернувшись, она тяжело вздохнула.

– И даже ты не сможешь понять меня, – тихо прошептала она.

Отец не расслышал:

– Что ты сказала?

– Ничего, – покачала головой дочь, – ничего.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал Цезарь, похлопав по плечу девушки.

Она вздрогнула от этого прикосновения. Уже выходя, он обернулся:

– Я буду в атрии.

Проводив взглядом отца, Юлия тяжело вздохнула и внезапно обернулась, словно вспомнив про Аврелию. От взгляда опытных женских глаз Аврелии не укрылось ничего. Она только грустно улыбнулась своей внучке.

– Это бывает, Юлия. Многие девушки любят, как ты…

– Не надо, – покачала головой девушка, подходя к Аврелии и обнимая ее, – я все поняла. Наверное, это очень плохо.

– Это скоро пройдет, Юлия, поверь мне, а сегодня ты больше не тревожь его, – прошептала Аврелия, приглаживая шелковистые волосы девушки. – Завтра у него будет тяжелый день. – И Аврелия, вспомнив о предстоящих выборах, улыбнулась. Она была уверена, что сын сумеет выторговать себе власть. Ведь оптиматы согласились бы на любую плату, стараясь не допустить Катилину к власти.

Как мудрая женщина, она хорошо понимала странный смысл происходящего, когда итоги выборов решались не в народном собрании, а в закулисных сделках и интригах. Такая «двойная» демократия вела к анархии общества, подрывая моральные устои и ценности государства. И тем более расшатывались эти устои, тем более неустойчивой становилась демократия, вырождающая плутократию, ведущую к тоталитаризму. Каждая закулисная сделка, каждая грязная интрига за спинами избирателей, каждая измена демократическим принципам неминуемо вели к падению республики, торжеству тирании, установлению империи.

Мучительные спазмы разлагающегося государства потрясали Римскую республику.

День выборов начался восходом солнечного диска, лениво выползающего из-за тяжелого горизонта к свинцовым тучам. Большие застывшие здания города выглядели особенно угрюмо и мрачно на фоне серого рассвета наступающего дня.

Со всех улиц и кварталов, из домов и храмов выходили римляне, направляясь по большой улице Лата к Марсову полю, дабы решить, наконец, вопрос – кто достоин избрания в году 691-м римской эры.

Над Капитолием гордо развевалось высоко поднятое красное знамя. Согласно старым обычаям, во время сбора народного собрания это знамя поднималось на Форуме, символизируя свободу и достоинство римского народа. И едва хмурое солнце осветило своими тусклыми лучами алый стяг на Капитолии, римляне начали собираться на Марсовом поле.