Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

У Катилины начало дергаться от бешенства лицо и набухать тяжелая жила на лбу.

– А ты считаешь, Цезарь, что репутация многих наших сенаторов лучше моей. Назови хотя бы десять сенаторов, и я соглашусь с тобой.

– Но никто из них не предлагает перерезать весь город или римский сенат, – возразил Цезарь, – ты не можешь меня понять, Катилина. Почти двадцать лет назад ты прямо на улице, рядом с сенатом, убил Марка Мария, а его голову принес в сенат Сулле. А после этого ты, кажется, зашел в храм Аполлона и омыл свои руки в священной кропильнице. Сделай ты это сейчас, и тебе грозила бы неминуемая смерть за подобное святотатство, а тогда было можно. Времена меняются. Можешь сколько угодно нарушать наши суровые законы и моральные нормы, но делать это тайно, скрытно. Нельзя бросать открытый вызов, который противоречит общепринятым нормам. Тогда можно было убивать человека и омывать руки в храме, сейчас этого нельзя. После титанов рождаются лицемеры. Сулла и Марий опирались на силу оружия, а нынешние – Цицерон и Катул – больше полагаются на обман и лицемерие. А ты со своими друзьями упиваешься своим поведением, бросая вызов нашим лицемерам. И более всего тебя будут обвинять те, кто, подобно тебе, нарушает наши нормы, но делает это тайно, боясь признаться в этом даже своим ближайшим друзьям. Тебе не надо бояться Катона. Он честен в жизни, а значит, не прибегнет к бесчестным приемам в политике. Бойся других – Катула, Цицерона, Метелла, Мурену, Силана, – Цезарь не включил в этот список себя и Красса, хотя мог сделать это с полным основанием. – Эти говорят одно, думают другое, а делают третье. Самые страшные обвинители на свете – это ханжи и лицемеры. Почти весь наш сенат состоит именно из таких людей. А ты, подобно безумному медведю, лезешь за медом к диким пчелам и еще удивляешься, что они нападают на тебя все разом. – Катилина молчал, уже не решаясь спорить, но Цезарь почувствовал, что и на этот раз ему не удалось убедить своего гостя, оставшегося при своем мнении.

– Я подумаю над твоими словами, Юлий, – мрачно сказал Катилина, кивая на прощание.

– Я всегда рад видеть тебя в своем доме, – постарался улыбнуться Цезарь, понимая, что Катилина больше не придет к нему домой.

После ухода патриция Цезарь еще долго сидел один, словно продолжая начатый спор с Катилиной. Его размышления прервал появившийся вольноотпущенник Зимри.

– К Помпее пришли гости. Она хочет видеть тебя, Цезарь.

– Кто у нее? – быстро спросил Юлий.

– Клодия и Катулл, – услышал он в ответ и сразу почувствовал, как портится настроение.

Он всегда неодобрительно относился к дружбе своей жены с этой вульгарной Клодией. Но идти нужно, Клодия всегда в курсе всех городских сплетен. Ее постель служит своеобразным местом сбора информации всех последних известий в Риме. Цезарь поморщился и пошел в конклав к супруге.

Помпея была внучкой самого Суллы, что дало повод популярам упрекать Цезаря в отходе от прежних антисулланских позиций. Однако во время своей женитьбы Цезарь руководствовался не только политическими, но и личными мотивами. Помпея была одной из самых красивейших женщин Рима и приходилась не только внучкой Сулле, но и родственницей Гнею Помпею. Многие историки будут считать ее глупой и самодовольной женщиной, но вполне вероятно, что Помпея была не так глупа, как ее обычно изображают. Просто на фоне гениального Цезаря и тех великолепных женщин, с которыми он сходился за время своей жизни – Сервилии, Эвнои, Клеопатры, – она выглядела несколько тускло и посредственно, будучи простой женщиной без особых претензий на гениальность.

В этот день в ее конклаве находилась одна из самых красивых и самых распутных женщин того периода – сестра молодого Клодия Пульхра Клодия. Необыкновенная красота этой женщины вызывала восхищение многих римлян. Чуть изогнутые брови, ровный нос, высокий прямой лоб, узкое, с резко очерченными скулами лицо, роскошные темно-каштановые волосы, серо-голубые глаза, высокая, стройная фигура с маленькими упругими грудями никогда не рожавшей женщины – таким был облик знаменитой красавицы Рима.

Цезарь всегда считал ее вульгарной и бесстыжей женщиной, не находя особого желания сблизиться с ней. Особенно не нравились ему ее постоянно горящие истерически-томные глаза, притягивающие к себе взгляды остальных мужчин. Надо отдать должное Клодии, она делала все, чтобы сблизиться с покорителем стольких женских сердец, но на этот раз Гай Юлий был неприступен. Он любил находить в женщинах не только физическое, но и эстетическое удовольствие, а в Клодии он инстинктивно чувствовал слишком много чувственного, животного, что было всегда ему неприятно.

Рядом с Клодией стоял молодой поэт, успевший прославиться в Риме своими стихами, в основном посвященными Клодии, в которую он был безнадежно влюблен. Катулл ходил за ней, подобно тени, и римские острословы даже шутили, что Клодия вводит его в конклав, где она принимает своих гостей и, не стесняясь Катулла, занимается там любовью. Надменная красавица была искренне убеждена, что именно она составляет славу поэту, посвящавшему ей такие вдохновенные строчки.

– Приветствую великого жреца, – негромко сказала Клодия, увидев входящего хозяина, – я пришла пригласить тебя с Помпеей на пиршество к Лукуллу. Он просил меня передать тебе его приглашение на завтра.

Сестра Клодии была женой Лукулла, хотя сам консуляр стыдился этого родства. Приглашение, переданное через Клодию, означало оскорбление, ибо Лукулл никогда не любил Цезаря, но не приглашать верховного жреца Рима и только что избранного городского претора было невозможно. Слишком велика была популярность Гая Юлия в стенах этого города и далеко за его пределами. В триклиниях Лукулла, на его пиршества, собирался обычно весь цвет римского общества, и отсутствие Цезаря, любимца и кумира этого общества, славившегося своим остроумием и манерами, сразу бы бросилось в глаза. Именно поэтому Лукулл послал приглашение с Клодией, рассчитывая, что Цезарь откажется.

Но логика внутренней мысли Цезаря была непонятна даже Лукуллу. Он улыбнулся в ответ на слова Клодии и тепло поблагодарил ее за столь великую честь.

У Помпеи от огорчения вытянулось лицо:

– А я собиралась завтра утром поехать в Остию, к своей матери на виллу.

– Ты могла бы уехать через два дня, – мягко сказал Цезарь.

– Конечно, – поддержала его Клодия, – оставайся, а то нам будет тебя очень не хватать. Но я думаю, что твой муж не будет скучать без тебя один в городе. Говорят, богиня Венера благосклонна к верховному жрецу Рима.

На Клодии был белоснежный пеплум, слишком стянутый в бедрах. Она подошла совсем близко, и Цезарь почувствовал запах благовоний от тела Клодии.