Фредерик Форсайт - Кулак Аллаха

Два часа спустя Тарик Азиз, возвращаясь к своей машине, облегченно и в то же время недоумевающе улыбался.

Все прошло на удивление гладко. Оказалось, что президент настроен на редкость добродушно. Он одобрительно выслушал взволнованный доклад Тарика Азиза о переговорах в Женеве, об одобрении и поддержке позиции Ирака всеми, с кем бы министр ни обсуждал эту проблему, о том, что на Западе, очевидно, растут антиамериканские настроения.

Саддам понимающе кивал, когда Тарик Азиз свалил всю вину за кризис на американских поджигателей войны и даже когда, увлекшись своими гневными обличениями, министр упомянул, что сказал ему Джеймс Бейкер. Вопреки ожиданию, вспышки гнева раиса не последовало.

Все сидевшие за столом совещаний кипели гневом и искренним негодованием, а Саддам Хуссейн продолжал кивать и улыбаться.

Покидая дворец, министр смеялся, потому что в конце концов раис поздравил его с успешным выполнением миссии в Европе. Казалось, для Саддама не имел никакого значения тот факт, что по всем принятым дипломатическим меркам миссия закончилась полным провалом: Азиз везде и во всем получал только отказы, даже хозяева принимали его с подчеркнуто холодной вежливостью, а все его попытки поколебать решимость коалиции выступить против Ирака закончились ничем.

Недоумение Тарика Азиза вызвала фраза, вскользь брошенная раисом в самом конце аудиенции. Это была как бы ремарка в сторону, предназначавшаяся для ушей лишь одного Азиза. Провожая министра до двери, президент пробормотал:

– Рафик, дорогой мой друг, не беспокойся. Скоро у меня будет готов особый сюрприз для американцев. Не сейчас, пока еще рано. Но если только бени кальб попытаются перейти границу, я отвечу не газами, а кулаком Аллаха.

Тарик Азиз послушно кивнул, хотя не имел ни малейшего представления, что же хотел сказать раис. Как и другие приближенные Саддама, он получил ответ через двадцать четыре часа.

Утром 12 января Совет революционного командования в последний раз собрался в президентском дворце на углу улиц 14-го июля и Кинди. Через неделю дворец был разбомблен до основания, но к тому времени хозяина дворца там уже не было и в помине.

Как обычно, о совещании его участникам сообщили в самый последний момент. Какое бы высокое место ни занимал человек в багдадской иерархии, каким бы доверием ни пользовался, никто – за исключением крохотной группки близких родственников, нескольких друзей и личных телохранителей – не знал, где будет находиться раис в такое-то время любого дня.

Если после семи серьезных заговоров и покушений Саддам Хуссейн остался жив, то это случилось лишь потому, что он с настойчивостью маньяка обеспечивал собственную безопасность, которую не доверил ни контрразведке, ни секретной полиции и уж тем более ни армии – даже ее отборным частям, Республиканской гвардии.

Задачу охраны президента выполнял Амн-аль-Хасс. Все солдаты Амн-аль-Хасса были очень молоды, большинство только-только вышли из подросткового возраста, но они были фанатично преданы Саддаму Хуссейну. Командовал Амн-аль-Хассом родной сын раиса Кусай.

Ни одному заговорщику никогда не удалось бы даже узнать, когда, по какой улице и в каком автомобиле поедет раис. Его визиты на военные базы или промышленные предприятия всегда были неожиданностью не только для тех, к кому приезжал президент, но и для его ближайшего окружения.

Даже в Багдаде президент Ирака никогда не задерживался на одном месте. Иногда несколько дней он проводил в президентском дворце, а потом вдруг исчезал в своем бункере, который находился глубоко под землей за отелем «Рашил».

Каждое поданное Саддаму блюдо сначала должен был попробовать старший сын шеф-повара. Напитки подавались к столу только в нераспечатанных бутылках.

Утром того дня за час до начала совещания специальные посыльные доставили каждому члену Совета революционного командования повестки. Таким образом ни у кого не оставалось времени для подготовки покушения.

Лимузины въезжали в дворцовые ворота и, высадив своих хозяев, отправлялись на специальную стоянку. Каждый из приглашенных должен был пройти под аркой детектора металлических предметов; проносить на совещания личное оружие категорически запрещалось.

Все тридцать три члена совета собрались за Т-образным столом в большом кабинете для заседаний. Восемь из них сидели во главе стола, по четыре человека с каждой стороны трона. Остальные устроились вдоль длинного стола лицом друг к другу.

Из присутствовавших одиннадцать были родственниками президента; все они плюс восемь других членов совета были родом из Тикрита или ближайших к нему поселков, все являлись ветеранами баасистской партии.

Из тридцати трех членов совета десять были членами кабинета министров, девять – генералами сухопутных войск или авиации. Бывший командующий Республиканской гвардией Саади Тумах Аббас только утром получил повышение: он стал министром обороны и теперь, сияя от счастья, занял место во главе стола. Его предшественником был курд Абдаль-Джаббер Шеншалл, который давно заслужил славу безжалостного палача собственного народа.

Армию представляли генералы Мустафа Ради, командующий пехотой, Фарук Ридха, командующий артиллерией, Али Мусули, руководивший инженерными частями, и Абдуллах Кадири, командующий бронетанковыми войсками.

В дальнем конце стола сидели руководители спецслужб безопасности: доктор Убаиди, шеф Мухабарата, Хассан Рахмани, руководитель контрразведки, и Омар Хатиб, шеф секретной полиции.

Вошел раис. Все дружно поднялись и зааплодировали. Президент улыбнулся, занял свое место, жестом позволил сесть остальным и начал читать свое заявление. Совет собирался не для обсуждений, а для того, чтобы внимательно слушать хозяина.

Когда раис дошел до сути заявления, лишь его племянник Хуссейн Камиль не удивился. Сорок минут Саддам разглагольствовал о бесконечных успехах, достигнутых под его руководством, и лишь потом сообщил членам совета новость. Первоначальной реакцией пораженных присутствующих было гробовое молчание.

Все знали, что Ирак долгие годы шел к этой цели, но то, что буквально накануне войны цель была наконец достигнута, казалось невероятным. Уже одна весть об этом достижении могла внушить страх и ужас всему миру и повергнуть в трепет даже могучую Америку. Божественное провидение. Только теперь Бог был не на небесах, он сидел рядом с членами совета и спокойно улыбался.

Заранее знавший обо всем Хуссейн Камиль первым встал и зааплодировал. Его примеру поторопились последовать и другие; каждый боялся подняться последним или хлопать в ладоши не так громко, как другие. Потом возникла обычная проблема: никто не хотел первым прекращать аплодисменты.