Фредерик Форсайт - Кулак Аллаха

И вот теперь сайан Стюарт Харрис сидел в своем номере багдадского отеля и гадал, что ему следует предпринять. Его все больше охватывала паника. Письмо вполне могло быть провокацией: тогда его задержат в аэропорту при попытке вывезти тайком секретную информацию. А что, если подбросить конверт в багаж другому англичанину? Нет, на такое Харрис был просто не способен. Да и как потом получить письмо в Лондоне?

Немного успокоившись, Харрис наконец разработал план действий и дальше поступал уже в строгом соответствии с ним. Он сжег в пепельнице наружный конверт и записку, пепел измельчил и спустил в унитаз. На внутреннем конверте Харрис тщательно ликвидировал собственные отпечатки пальцев и положил его под запасное одеяло, которое лежало на полке над гардеробом.

Если теперь в его номер придут с обыском, он поклянется, что никогда не забирался на верхнюю полку, потому что лишнее одеяло было ему совсем ни к чему, а что касается письма, то, должно быть, его оставил тот, кто жил в этом номере до него.

В большом магазине Харрис купил конверт из прочной манильской бумаги, самоклеющуюся этикетку и липкую ленту, а на почте – столько марок, сколько требуется для пересылки толстого журнала из Багдада в Лондон. С ярмарки он принес рекламный журнал, прославлявший красоты и добродетели Ирака, и даже проштемпелевал конверт эмблемой ярмарки.

В последний день пребывания в Багдаде, за полчаса до того, как он вместе с двумя другими британцами должен был выехать в аэропорт, Харрис заперся в своем номере. Он спрятал письмо между страницами рекламного журнала, а журнал опустил в конверт, потом наклеил на него марки и этикетку с адресом своего дяди, который жил в Лонг-Итоне. Харрис заранее узнал, что из почтового ящика, висевшего в холле отеля, в очередной раз вынут корреспонденцию лишь через четыре часа. Даже если эти болваны вскроют его конверт, рассуждал Харрис, к тому времени он сам будет уже где-то над Альпами, на борту британского авиалайнера.

Говорят, что везет дуракам или отчаянным храбрецам. Холл отеля действительно постоянно находился под наблюдением секретной полиции, которая следила, чтобы никто из соотечественников ничего не смог передать отъезжавшим иностранцам. Харрис нес конверт под пиджаком, прижимая его левой рукой к телу. Сидевший в углу переодетый полицейский обратил внимание на англичанина, но в тот момент, когда Харрис опускал конверт в почтовый ящик, их с полицейским разделила тележка, доверху нагруженная багажом. Когда тележка проехала, Харрис уже сдавал администратору ключи от номера.

Конверт доставили в дом дяди неделю спустя. Дядя уехал в отпуск, а перед отъездом на случай пожара или ограбления отдал ключи племяннику. Харрис беспрепятственно проник в дом и забрал конверт. Потом он отправился в посольство Израиля в Лондоне и попросил встречи с опекавшим его кацой. Харриса проводили в какую-то комнату и попросили подождать.

Вскоре туда вошел мужчина средних лет, спросил у Харриса его имя и поинтересовался, почему тот хочет видеть «Нормана». Харрис все объяснил, извлек из кармана конверт и положил его на стол. Израильский дипломат побледнел, снова попросил Харриса подождать и вышел.

Здание израильского посольства на Палас-грин может привлечь внимание любителя архитектуры своими классическими линиями, но ни один архитектор никогда бы не догадался, что под этим зданием скрывается надежно укрепленное и оснащенное самой современной аппаратурой лондонское бюро Моссада. Именно из этой подземной крепости был срочно вызван молодой человек. А Харрис все ждал и ждал.

Конечно, он не мог знать, что стал предметом тщательнейшего изучения через полупрозрачное поляризационное зеркало. Пока он сидел за столом, на котором по-прежнему лежал нетронутый конверт, его сфотографировали, а фотографию сличили со снимком Стюарта Харриса из Ноттингема, хранившимся в его досье. Молодой каца убедился, что в посольство проник сайан, а не палестинский террорист, и лишь после этого вошел в комнату.

Каца улыбнулся, сказал, что его зовут Рафи, и предложил Харрису рассказать все с самого начала, с той самой встречи в Эйлате. Харрис так и сделал. Разумеется, Рафи все знал о вербовке Харриса в Эйлате (он только что просмотрел его досье), и рассказ Харриса был нужен ему лишь для проверки. Когда рассказчик дошел до событий в Багдаде, каца заинтересовался всерьез. Сначала он почти не прерывал Харриса, давая ему возможность полностью выговориться. Потом засыпал его вопросами; вопросы часто повторялись, так что в конце концов Харрису пришлось пересказать несколько раз все, что было в Багдаде. Рафи не делал никаких заметок, вся их беседа записывалась. Наконец он подошел к укрепленному на стене телефону и недолго переговорил на иврите со старшим по званию коллегой, сидевшим за стеной.

Потом Рафи, не скупясь на похвалы, долго благодарил Харриса, отметил его мужество и хладнокровие, настоятельно просил никому и ни при каких обстоятельствах не говорить ни слова о всем происшедшем и пожелал ему счастливого возвращения домой. Затем Харриса проводили до выхода.

Письмо забрал мужчина в шлеме, пуленепробиваемом жилете и в перчатках. Конверт сфотографировали и просмотрели в рентгеновских лучах. Израильское посольство уже потеряло одного сотрудника, погибшего при вскрытии письма-бомбы, и больше не хотело рисковать.

Наконец конверт вскрыли. В нем оказалось два листка тонкой прозрачной бумаги, исписанных арабской вязью. Рафи не знал ни слова по-арабски, а уж тем более не мог прочесть рукописный текст. Во всем лондонском бюро Моссада не нашлось человека, который смог бы разобраться в ажурной вязи арабских букв. Рафи отослал в Тель-Авив подробное, надежно зашифрованное сообщение, после чего составил еще более детальный отчет по специальной форме, которую в Моссаде называли НАКА. Вечером того же дня письмо и отчет были отправлены с дипкурьером, который вылетел самолетом израильской авиакомпании из Хитроу в Тель-Авив.

В аэропорту Бен-Гуриона дипкурьера прямо у трапа самолета встретил мотоциклист связи с вооруженным эскортом. Мотоциклист доставил холщовый мешок с диппочтой в большое здание на бульваре короля Саула, а после завтрака мешок уже лежал на столе руководителя иракской инспекции, очень способного молодого офицера Давида Шарона.

Шарон хорошо владел арабским языком, и то, что он прочел на двух листках папиросной бумаги, произвело на него примерно такое же впечатление, как первый прыжок с парашютом на тренировочных занятиях над пустыней Негев.

Не вызывая секретаря и не прибегая к помощи компьютера, Шарон сам напечатал дословный перевод письма на иврите, потом с оригиналом, переводом и отчетом Рафи направился к своему непосредственному начальнику, директору средневосточного отдела Моссада.