Юрий Папоров - Эль Гуахиро - шахматист

— Нет, Рамиро! Потому мне здесь и спокойно! В других домах было иначе, и я уходила… Ты же знаешь…

Рамиро спохватился, почувствовал прилив стыда, рывком привлек к себе Марту, усадил на колени. Но в это время над дверью загорелась лампочка — Марту вызывали.

Встретившись в субботу, они весь вечер потратили в поисках места, где можно было потолковать наедине. Но в какой ресторан, кафе или бар города они ни заходили, тут же встречали кубинцев. Те, гоняя на витроле пластинки Бени Море, Фахардо, Лучо Гатики и «Пяти латинос», после рюмки дешевых виски непременно начинали плакать и набрасывались на нового человека с одними и теми же вопросами: «Что нового там? Вы что-нибудь слышали новое?»

Рамиро предложил Марте поехать в районы дорогих отелей, стоявших у шикарных пляжей, и там найти местечко поуютней. Она было сочла себя недостаточно хорошо одетой, чтобы появиться там в ночное время, но потом решила:

— Теперь здесь все равно!

Из того, что Рамиро слышал за эти дни от других, и из рассказов Марты он мог сделать прежде всего один, безошибочный вывод: положение с кубинскими беженцами серьезно волнует американские власти.

Кубинцы не желали добровольно расселяться в другие районы страны, В Майами их скопилось больше трехсот тысяч. Жизнь города изменилась. Курорт, его хозяйство, приносившее прежде высокие прибыли жителям, приходили в упадок. Богатые туристы устремились в Калифорнию и Мексику. Многие американские семьи покинули Майами, Так называемая кампания «релокализейшен», придуманная иммиграционной службой США и проводившаяся при сильном нажиме — беженцам решительно отказывали во всякой помощи, если они не хотели переселяться в другие города, — не принесла желаемых результатов. На севере страны кубинцы не могли жить из-за холода. В Калифорнии негры и «брасерос» — сезонные мексиканские рабочие — встречали кубинцев буквально в кулаки. В индустриальных районах непрофессиональные руки беженцев не могли быть использованы. Многие, чтобы как-то прокормить себя и свои семьи, брались за самую черную работу, которую прежде выполняли негры и пуэрториканцы. Это вызывало к кубинцам неприязнь. И, по этой причине тоже, они стремились возвратиться туда, где их хоть понимали и как-то могли защитить земляки.

— Более или менее благополучно решили свою судьбу инженеры и учителя, — говорила в машине Марта, когда они свернули с авениды Флаглер к морю. — А еще лучше устроились врачи. Ты меня слушаешь, Рамиро? Тебе скучно со мной?

— И да и нет! — Он положил свободную руку ей на колено.

— Что «да» и что «нет»?

— Да — слушаю! Нет — не скучаю, милая. Я думаю, где бы нам повкуснее да побыстрее поесть и завалиться ко мне. Я страдаю от того, что так медленно переключаются светофоры. Говори, говори, мое сердце!

— Так вот, поначалу нашим врачам несладко было — учить английский, пересдавать экзамены… Но худо-бедно они устроились. Правда, те, у кого там были клиники, работают просто хирургами. Но что такое две с половиной тысячи из трехсот пятидесяти? Остальные грызут галеты «Эль госо» на стипендию «Рефужи» и пережевывают без конца и без толку новости. Ты знаешь, почти никто не слушает местные передачи на испанском. А когда говорит Фидель… О! Все сидят у приемников. Ругают его последними словами, но слушают и плачут…

— Многие улицы теперь просто похожи на гаванские, — подхватил Рамиро, — на каждом углу, куда ни посмотришь, лотки с прохладительными напитками, «фритас». [27] Жаренная в масле, прямо на улице, всякая съедобная всячина. Все играют в «сило», «ла чину», «кастильо»! [28] Игровые тотализаторы старой Гаваны.

— Да! А подпольные игорные дома? Их развелось… Дома терпимости, продажа наркотиков…

— Каждый зарабатывает, как может, — сказал Рамиро, чувствуя, что едва сдерживает желание открыться Марте

— Женщинам труднее… Многие за крышу вынуждены платить собой… — Марта внимательно заглянула в глаза Рамиро.

Они выехали на широкую авеню, тянувшуюся параллельно берегу моря, и как бы в подтверждение их разговора на панелях у баров, прилегающих к пляжам, на каждом шагу они встречали кубинок. Кубинцев мужчин почти не было видно.

— Посмотри, и здесь… — сказал Рамиро. Марте стало обидно, и она возразила:

— Будто в Майами этим занимаются только они…

— Но их нетрудно отличить. Американки, так те всё: платья, кофты, блузки, юбки, даже обувь — носят на один номер свободнее, кубинки — наоборот.

Марта что-то хотела сказать, но Рамиро остановил машину. Две женщины, стоявшие у входа в ресторан, узнали Марту и поздоровались. Эти сеньоры, бывшие клиентки сеньориты Мирты, смотрели на нее, пришедшую с мужчиной, с нескрываемой завистью. Рамиро почувствовал это и особенно нежно взял под руку Марту, а она прошептала:

— В Гаване они сочли бы неприличным здороваться со мной, артисткой телевидения, а здесь… Скажи, Рамиро, — Марта внезапно переменила тему разговора, но вопрос ее был совершенно логичен, — скажи, ты ведь не ездил в Европу, как собирался… Ты был там? Был на острове?..

«Вот бы сейчас на мне висели эти чертовы присоски «детектора лжи»! — подумал Рамиро. — Я бы погорел… Обидно! У меня нет родней человека. Но нельзя! Ей я мог бы все рассказать, открыть себя, обнажить до последнего нерва… Увезу на Кубу, там расскажу…» А вслух предложил:

— Дорогая, давай поговорим об этом завтра. Утром, Пойдем на пляж. А сейчас, сейчас будем есть и веселиться…

Поднялись они рано и прямо до завтрака отправились к морю. Выходя из номера, Рамиро увидел в коридоре черной кошкой проскользнувшего к лифту «Эл Маго». [29] Маг, волшебник (исп). Кличка доктора Робреньо — одного из ближайших помощников Манулля Артиме, наиболее активного руководителя кубинских контрреволюционеров. Хотел было поздороваться, но тот даже не остановился.

Трудно объяснить, как срабатывает у людей интуиция, но, когда они вошли в воду, Рамиро — он собирался рассказать, как на Кубе хорошо, — произнес:

— Марта, действительно, все это время я был там. Все эти два последних года Это ужасно тяжело! Там все плохо. Прежней Кубы нет! Я рад, что выбрался оттуда. Сидел там и ничего не делал. Ни на что глаза мои смотреть не хотели. Так что, понимаешь, рассказывать не о чем. Все в руках Фиделя! Никто ничего там не может, да и здесь… Здесь все делают только вид, а… чтобы его сбросить, одни разговоры. — И, в сердцах махнув рукой, побежал навстречу волнам легкого прибоя, увлекая за собой Марту. Свежий, набежавший вдруг порыв ветра и соленые волны были свидетелями того, как гулко стучало сердце Рамиро.

Лишь полгода спустя он узнал, что в то утро выиграл, как иной боксер нокаутом, важный для себя бой. С чердака отеля, стоявшего напротив пляжа, аппаратурой особой конструкции их разговор был записан и заснят на пленку. О том, что собирались именно на этот пляж, Рамиро и Марта говорили в машине, в ресторане и в номере отеля. А за Рамиро Фернандесом все эти дни велась тщательная слежка,