Элберт Карр - Вашингтонское убийство

— И когда же явилась сиделка? — спросила Сара.

— В воскресенье утром. А вечером она вызвала Фреда. В понедельник утром Фред позвонил нам и сообщил, что состояние Тома очень его беспокоит. Сыворотка, видимо, не подействовала. Так что Фред ввел ее вторично — сделал люмбальную пункцию, так это у них называется. К этому средству прибегают лишь в самых крайних случаях. Я сразу же поехал к Тому. Керк был уже там. Послушай, ты и в самом деле считаешь, что тебе надо знать все эти подробности?

— Да. Решительно все.

— Что ж, будь по-твоему. Все у него одеревенело, он не мог раскрыть рта, малейшее движение причиняло ему невыносимую боль. Чтобы снять боль, ему впрыснули изрядную дозу морфия. Но больше всего меня потрясла его жуткая ухмылка, словно он нехотя улыбался какой-то скверной шутке.

— Да, знаю,— ровным голосом проговорила Сара.— Это называется «risus sardonicus» [5] Сардонический смех (лат.), характерный симптом столбняка (прим. перев.). . — И, заметив, что Чивер удивленно вскинул брови, добавила:— Я много прочитала о столбняке.

— Значит, тебе известно, как это бывает,— сказал Чивер.— Страшные судороги и все прочее. Фред говорил: ему первый раз в жизни пришлось столкнуться с такой острой формой. Есть Том не мог, поворачивать его они боялись, поэтому вводили глюкозу внутривенно. Но ничего не помогло. Это была его последняя ночь. В понедельник под утро он скончался.

Сара сидела неподвижно, смотрела в окно и слушала доносившееся из сада пение. Песня была странная, незнакомая, гитара звенела все громче, и ее стонущие, исступленные звуки вызывали у Сары в памяти джунгли Амазонки.

После короткого молчания Чивер тихо проговорил:

— Сар, я передать тебе не могу, как мне его жаль.

— Знаю,— ответила она тихо.— Скажи мне, Фред будет у вас сегодня?

— Обычно он заезжает, если свободен. Я ему говорил: пора хорошенько приструнить Никки, пока она не...

Договорить он не успел. За спиной у него открылась дверь, и раздался сердитый голос Этель:

— Джерри, гости спрашивают тебя. Или ты думаешь, что я могу справиться одна? Я с ног валюсь от усталости, а ты сидишь, занимаешься разговорчиками...

Сара поднялась.

— Этель, тут моя вина. Мне нужно было расспросить Джерри о Томе. Пожалуйста, пойми меня.

Нарумяненное лицо под нелепым рыжим париком слегка смягчилось.

— Понимаю, милочка. Ну, ничего. Ты прости, если я слишком резко. Совершенно не сплю: снотворные меня не берут; нервы расшатались, и из-за каждого пустяка выхожу из себя.

— Сара получила письмо от Тома,— вставил Чивер.— Оно дошло до нее совсем недавно. И у нее создалось впечатление, что смерть Тома не была результатом несчастного случая.— Он повернулся к Саре: — Ты ведь не против того, чтобы я посвятил во все Этель?

— Конечно, нет. Письмо я дам тебе прочитать после.— И она взяла сумочку в руки.

— Правильно. А сейчас пойдем,— подхватила Этель.

По пути в салон их остановил Фред Чивер.

— Сара,— проговорил он, печально моргая,— Никки сказала мне, что ты здесь. Ты не могла бы уделить мне несколько минут? Мама, отец, вы не возражаете? Мне бы хотелось поговорить с Сарой с глазу на глаз, мы выйдем в сад.

Фред был высокий, худощавый, лицом слегка напоминал мать. Он выглядел старше своих сорока лет — темные волосы его поредели, и на высоком лбу образовались большие залысины, голубые глаза устало взирали на этот скучный, безрадостный мир. Сара порой пыталась представить себе, какой вид он принимает у постели больного,— лицо у Фреда было на редкость подвижное, казалось, на нем отражаются все его чувства, а манера сжимать рот в ниточку и беспрестанно моргать вряд ли действовала на пациентов успокоительно.

Им повстречалась горничная с подносом, и оба взяли по бокалу, приятно холодившему руки. Они прошли в самый тихий уголок сада и здесь, отделенные прудом от ближайшей группы гостей, остановились, молча глядя друг на друга и потягивая коктейль.

Солнце садилось в розовеющие облака, и Сара остро почувствовала контраст между живой прелестью освещенного закатным заревом сада и безысходной мрачностью своих дум.

Внезапно раздался голос Фреда:

— Керк говорит, ты не уверена, что Том умер своею смертью. Мне хочется рассказать тебе, как все это выглядело с моей, медицинской точки зрения.

— Спасибо, Фред,— сказала Сара.— Я охотно тебя выслушаю.

Она всегда относилась к нему с симпатией, какую нередко внушают женщинам неудачники. Материнское богатство не спасло Фреда от ошибок, которые сделали его жизнь беспросветно унылой,— брак оказался для него роковым, специальность не приносила настоящего удовлетворения. Поначалу он держался и за жену и за работу — вовсе не потому, что был волевым человеком, а скорей из упрямства; но с течением времени и Никки и врачебная практика сделались для него привычкой, которую он уже был не в силах преодолеть.

— Поверь мне, когда я подписывал заключение о смерти Тома, не было на свете медика несчастней меня. Что бы там ни болтали, я любил Тома и уважал его. Я считаю, что он умер естественной смертью, и у меня нет никаких оснований думать иначе.

— Но ведь обычно смерть от столбняка так быстро не наступает, верно? — медленно выговорила она.

— Верно. Но у Тома была крайне тяжелая форма. В моей практике такого случая еще не встречалось. Интоксикация произошла чрезвычайно быстро. Есть люди с повышенной восприимчивостью к определенной инфекции, у них болезнь протекает особенно остро. Насколько я могу судить, так было и с Томом.

— Понимаю.

— И к тому же такое неудачное совпадение: он был в состоянии ступора, вызванного алкоголем.

— Ты уверен, что именно алкоголем?

Он бросил на нее полный удивления взгляд. Удивление это нарастало, и постепенно все лицо его пришло в движение: поднялись брови, расширились глаза, раздулись ноздри, слегка приоткрылся рот.

— Что ты хочешь этим сказать, Сара? Если он не был пьян, значит...— Тут голос ему изменил, но он сделал над собой усилие, и лицо его приняло обычное, несколько озабоченное выражение.— Я просто предполагаю...— снова начал он, но опять замялся.— Все вышло из-за того,— проговорил он уже более твердо,— что Том проглядел эту царапину. Не промыл ее вовремя.

— Но ведь в наше время столбняк — заболевание довольно редкое,— возразила она.

— Не такое уж редкое. У нас в Вашингтоне каждый год заболевает порядочно народу. К слову сказать, незадолго до этой беды с Томом заболел мамин садовник — не обработал ранку, и мне пришлось вводить ему сыворотку. Я отдал на бактериологический анализ удобрение, с которым он имел дело, и там оказалась столбнячная бацилла, да еще в огромном количестве. Розовые кусты, видимо, кишели ею, и когда Том оцарапался... Да, ужасная штука эта столбнячная бацилла! Выделяет, пакость такая, сильнейший яд, и, когда он поражает нервные центры, ничего уже нельзя сделать.