Пьер Дэкс - Убийца нужен…

Мсье Кадус резко откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и заболтал короткими ножками. Так выражалось у него ликование.

— Мне понадобится пятнадцать дней, — сказал Филипп.

— Пожалуйста. Я пока что вызову в Париж нужное нам лицо. Кроме того, если мы с вами отправимся в Лондон одновременно, в Совете Министров начнется болтовня…

Мсье Кадус замолк на полуслове. Его подозрения относительно зятя зародились давно и долгое время нарастали. Однако достаточно было поговорить начистоту, как сегодня, — и все рассеялось. У Филиппа был бесспорный талант — он умел казаться простым и бесхитростным, вырубленным из целого куска. Быть может, до сих пор Бебе был циничным авантюристом лишь потому, что не видел перед собой иного пути? Кадус не питал никаких иллюзий относительно того, как наживаются крупные состояния. Для него важным было только одно: заставить их плодоносить, и эта решимость читалась в его взгляде. Он позволил себе проявить удовольствие, энергично потерев ручки. Такое обилие маневров начало раздражать Филиппа. Тесть вел себя с ним, точно с конкурентом. Кадус слишком хорошо разбирался в людях, чтобы не заметить недовольства зятя. Он сказал доверительно:

— Послушайте меня, Филипп, это очень серьезно: сейчас вы все поймете. Ваши индокитайские дела в сочетании с моими делами во Франции походят на двойную игру. Дошло до того, что в правительственных приемных стали шептаться…

Как бы невзначай, Кадус опять сделал паузу, словно желая подчеркнуть, что пошлость, которую он сейчас скажет, не имеет к нему решительно никакого отношения:

— «Он неглуп, папаша Кадус, он не кладет всех яиц в одну корзину…» Болтали и другие пустяки, в меру умственных способностей этих господ. Сейчас, Филипп, надо поспевать всюду или обречь себя на уничтожение. Наше будущее в свободной торговле с теми странами, которые могут стать противовесом Соединенным Штатам. Особенно следует заняться Германией господина Аденауэра. Завтра я пришлю вам одно досье. Сделав дело, о котором я вам говорил, мы сможем укрепиться на китайском рынке… Ваше участие в этом деле никого не удивит. А позднее, мой дорогой Филипп, я надеюсь, мы будем иметь другое правительство, покрепче. Такое правительство, которое не будет бегать в Вашингтон, чтобы визировать наши экспортные планы…

Филипп отлично понимал, что разговор с тестем был поворотом в его жизни. Он знал теперь, что без этого разговора его сотрудничеству с Кадусом пришел бы конец. Он поздравил себя с чутьем, не утратившим остроты, и, будучи умным человеком, с благодарностью подумал о тесте.

Больше всех новым поворотом событий была удивлена Кристиана. Властный телефонный звонок отца застал ее в плавательном бассейне Молитор. Тотчас же, не просушив своих светлых волос, она приехала домой и застала Филиппа вместе с родителями в зале, за аперитивом.

Впервые состоялся семейный обед: мсье Кадус с супругой и Кристиана с Филиппом. Все прошло как нельзя лучше. За десертом мсье Кадус, заботясь о будущем внучат, уже мечтал о полном примирении дочери и зятя. Его веселость постепенно заразила супругу. Это была дама, исполненная достоинств, именно такая, какой ей следовало быть. Поэтому, вероятно, никто ее не замечал. Мадам Кадус никогда не одобряла замужества дочери. Тем неожиданнее было сделанное ею предложение, чтобы «дети» провели с ними пасхальную неделю на Лазурном берегу.

Филипп был польщен таким вниманием. По-видимому, тесть ценил их доброе согласие. Незыблемый, педантичный порядок, царивший вокруг мсье Кадуса, внезапно показался Филиппу таким комфортабельным и приятным. Почему он раньше сторонился этой семьи? Он углубился в воспоминания. Вначале он сам судорожно цеплялся за свою независимость. Кристиана не возражала, ей даже нравились его привычки, все еще отдававшие богемой. Кроме того, папаша Кадус не пожелал тратиться, он не вложил ни гроша в создание их семейного уюта. Они были женаты, но их семейная жизнь протекала в перерывах между самолетами…

Украдкой Филипп посмотрел на жену. Все же она необыкновенно похорошела. Материнство пошло ей на пользу, тело ее развилось, излучало горячую силу, спокойное равновесие счастья. Этот расцвет женской красоты, прелесть созревания теперь были для него гораздо соблазнительнее ослепительной юности Мун. Он не хотел поддаваться опьянению, не хотел подчеркивать свое восхищение, чтобы оправдать сделанный выбор: он бросал на Кристиану робкие взгляды — и снова восхищался ею. Он не видел ее месяцами, и сегодня находил множество мельчайших изменений, новые черты ее гармонического расцвета. Филипп стремился скорее остаться с ней наедине. Она стала другой, его грызла тревога: не потерял ли он ее за время разлуки?

Тем временем мсье Кадус набрасывал семейный портрет господина Ланьеля, Председателя Совета Министров и его брата — сенатора. Филипп не стал слушать тестя, он думал о Кристиане. Ему вспомнилась горячка их первого года. Тогда ему удавалось пробыть с ней лишь несколько дней в месяц. Иногда они не виделись два месяца, а иногда — и три. Он не мог тогда часто прилетать во Францию. Как только его дела в Индокитае наладились и он получил возможность уделять Кристиане больше времени, произошло что-то странное. Они стали сторониться друг друга, появилась взаимная отчужденность, словно у «отпускных любовников», которые проводят отпуск вместе, но, как только возвращаются к работе, к обычной жизни, расходятся и даже не понимают, почему недавно их влекло друг к другу… Правда, Кристиана в ту пору ждала второго ребенка.

Когда Филипп заговорил об отдельной квартире, Кристиана возражала ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы Филипп почувствовал благодарность за ее согласие.

Размышления Филиппа были прерваны дворецким, доложившим мадам Ревельон, что в ее комнату доставлена корзина роз. Они заканчивали пить кофе. Кристиана поднялась к себе, и, как только она вернулась в столовую, мсье Кадус заторопился. Он вспомнил о неотложном деловом визите и испарился, увлекая за собой супругу.

Филипп уже боялся, что сделал глупость, положив в розы свою карточку. Он взглянул на жену, она улыбнулась, и эта улыбка ободрила Филиппа Он подошел к ней, но, как бережный жених, воздержался от поцелуя.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы сердились на меня, Кристиана…

— Филипп, отец сказал мне по телефону о вашем разговоре. Я выиграла пари. За что я могу на вас сердиться?

— Какое пари?

— Я верила в вас…

В полумраке столовой глаза Кристианы блеснули синим огнем. Филипп не понял, угадала она его решение или просто ждала его. Его охватила радость одержанной победы.

Можно подумать, что по комнате прошел смерч. Вещи Кристианы вперемежку с вещами Филиппа разбросаны в самых неподходящих местах. Одеяла соскользнули в проход между кроватью и окном и лежат там, белея в мягком сумраке комнаты, точно далекая цепь снежных вершин. Кристиана в полусне. Ей не хочется просыпаться. Она совсем забыла своего мужа. Или она никогда не знала его? Она чувствует всем телом, от подбородка до ног, длинное и мускулистое тело, лежащее рядом. Голова ее лежит на твердом плече, и ей радостно это прикосновение.