Олег Маркеев - Летальный исход

«Шалаш для потения», наверное, был известен еще в каменном веке, до наших дней в неизменном виде сохранился только у американских индейцев. Внутрь шалаша вносятся раскаленные камни, набиваются, сколько сможет влезть, все дружно потеют и поют магические песнопения, а шаман поддает жару, обдавая камни настоем трав. Говорят, лечат так все болезни.

За неимением бани, русские приспособились париться по-индейски. А что делать, если пот на такой жаре высыхает моментально, покрывая кожу налетом соли, которая в смеси с песком и пылью дает такую абразивную смесь, что за пару дней швами одежды до крови растирает кожу.

Батя встал в кабине.

— Ну, что за дела, я не понял?

Голые, как тигре*, и такие же поджарые и жилистые, спецназовцы замерли. Как всегда бывает, все посмотрели на заводилу. Кульбаков решил соответствовать.

————

* один из народ Эфиопии

— Я, что, зоопарк для африканских мандавошек? Бать, мне по уставу раз в неделю банный день полагается, или как?

— По уставу тебя на яйцах давно повесить полагается, — парировал Батя. — Почему демаскируем? Что было сказано? И кому тут чего было не ясно?!

— Так, кто-то плодотворно пообщался с полковником Ляшко, — заключил Кульбаков. Сразу сник.

— С чего взял?

— Ну кто у нас главный уставник? Ляшко и есть.

Из шалаша с диким ревом вырвался Большой, огромных размеров детина с детским лицом. С разбега прыгнул в бочку, обдав всех потоком мутной и теплой воды. Скрылся с головой, выставив наружу руку. Оттопыренный большой палец должен был всем дать знать, на какую вершину блаженства воспарила его душа и тело.

Следом выскочил, красный, как рак, Маленький, таких же габаритов, но прозванный так, чтобы хоть как-то отличать двух богатырского сложения членов группы. Он, прикрываясь ладонями, скачками бросился к бочке. Замер, уставившись на Батю.

В это время вынырнул Большой и объявил:

— Опоздавшему щеню — сиська рядом с задницей!

Все дружно заржали.

Большой, видев Батю, ойкнул и ушел под воду.

Батя выпрыгнул из машины. На своих он долго сердиться не умел. И даже не хотел играть в сурового начальника.

— Где воду надыбал? — уже мирно спросил он.

— Там у них целая цистерна. — Кульбаков кивнул на пакгаузы.

— Вот так и дали?

— Смотря как попросить, — Кульбаков отвел в сторону цыганские глаза.

— И как ты попросил?

— Подошел да открыл. Я же по ихнему не понимаю. Это вон — Юнкер у нас полиглот. Бать, да все путем, мы же по очереди. Шестеро здесь, шестеро по периметру бдят. Муха цэ-цэ не пролетит. Банька, кстати, только раскочегарилась. Настоятельно рекомендую.

Батя показал Кульбакову кулак.

— Кульба, в Союзе я тебя минимум год рядом с собой видеть не желаю.

Кульбаков расплылся в улыбке.

— Бать, только привези в Союз.

— А вот с этим, орлы, у нас заминка.

Батя критически осмотрел стоявших перед ним бойцов. Улыбки разом потухли. Показалось, что только что умытые лица вновь запорошила африканская пыль.

— Все подмылись, или еще есть желающие?

Кульбаков кивнул за всех.

— Тогда мы с Юнкером яйца попарим, а вы в кучу соберитесь у вагончика. Задачу ставить буду.

Кульбаков бросил на Максимова вопросительный взгляд. Тот в ответ лишь пожал плечами.

* * *

Солнце расплавленным огнем сползало к горизонту. Жара еще не спала, но от деревьев уже поползли длинные тени. После бани в тело вернулась упругая сила. Но на душе по-прежнему было тяжко. Как заметил Максимов, не только ему. Никто особо и не таился. В слух, правда, ничего не высказали.

Сидели полукругом на корточках в тени вагончика. Батя в центре, в перекрестье взглядов.

— Такие дела, хлопцы. Такой вот у нас будет «дембельский аккорд», — подвел итог Батя. — Вопросы, жалобы, предложения есть?

Он бросил взгляд на часы.

— Тогда, орлы, чиста оружия и отбой до девятнадцати ровно.

Кульбаков, все время покусывавший соломинку и смотревший куда-то поверх головы Бати, ожил. Сплюнул комок изжеванной травинки.

— Бать, у меня вопрос родился.

Батя склонил голову к плечу, окатил Кульбакова тяжелым взглядом.

— Кульба, сразу предупреждаю, без твоих хохмочек. Или ты думаешь, что мне самому все это так нравиться, что я на пальму лезть готов?

— Ну что ты, Бать! Просто еще не родился тот замполит, который объяснит, что мы тут забыли. А это у меня единственный глупый вопрос. Остальные сугубо по делу.

Батя с трудом подавил улыбку.

Кульбаков относился к неистребимому племени наследников дела и духа поручика Ржевского, на которых стояла и стоять будет русская армия. Без них она превратится в мрачный дурдом. А с ними — балаган цвета хаки. Кульбаков был головной болью и язвой желудка всех командиров, которым выпало с ним служить. И душой кампаний, заводилой загулов и талантливым организатором нарушений дисциплины, без которых сама армейская дисциплина теряет всякий смысл.

— Слушаю внимательно, Виктор. Потому что уже предупредил.

Произнес Батя, как именовал себя Кульбаков, с ударением на последний слог.

— Тут такое дело… Надо бочку камрадам вернуть. Разреши с Юнкером на «уазике» смотаться.

— Куда?

Кульбаков кивнул на пакгаузы.

— Бать, я слово советского офицера, тьфу, блин, геолога дал, что верну.

Батя смотрел на Кульбакова, как крестьянин на пойманного конокрада, не зная, с какого бока лучше врезать.

Кульбаков и выглядел, как цыганский конокрад, весь на пружинках, с лукавой усмешечкой и наглым блеском в глазах.

— Я на этот счет я очень суеверный. Посуди сам, зачем мне лишний грех перед рейдом?

Батя неожиданно сдался.

— Одна нога здесь, другая — там. Рысью!

— Яволь, грандфатер!

Кульбаков рывком вскочил на ноги.

— Юнкер, заводи мотор. Большой, со мной!

— А его зачем?

Кульбаков от удивления замер.

— Бать, ну не потащу же я бочку на себе?

* * *

На территорию танкового полка пробрались через разрыв в «колючке».

Впереди шел с бочкой на плече Большой, Максимов с Кульбаковым чуть сзади.

— Большой, ты тише топай. Негры народ темный, но могли противопехотных тут понатыкать, как в уставе написано, — предупредил Кульбаков. — Бабахнет, полетишь в рай вперед этой бочки.