Брайан Моррисон - Расплата

Бледная как смерть Кельтум поспешно вернулась в комнату, что-то тихо сказала ему по-арабски, потом побежала на кухню и вывела оттуда мать. Мадам Бенгана была одета с головы до пят во все белое. Глаза ее опухли от слез. Кельтум что-то шепнула ей и вернулась к отцу.

— Пора идти, — отрывисто проговорила она по-французски с подчеркнутым отвращением к незваному гостю, из-за которого пришлось говорить на этом языке.

Билл и Кельтум помогли Сиди Бею спуститься по узкой лестнице, буквально вынесли его на руках из магазина, провожаемые горевшими жаждой мести взглядами парней, которых Билл совсем недавно так отечески проучил. На улице вспышки камер привели старика в ужас, он попятился назад, словно хотел спрятаться от них в своем магазине. И сразу же по команде вожака ребята с нарукавными повязками образовали вокруг них защитный клин, растолкали зевак и проложили дорогу к краю тротуара. Их суровый, неприступный вид отбил у фотографов всякую охоту снимать происходящее. Глаза Кельтум обжигали презрением толпу зевак. Старика посадили в темно-синий «мерседес», вслед за ним туда сели мадам Бенгана и Кельтум. Сиди Бей хриплым шепотом пригласил Билла в машину, и американец занял переднее сиденье, приветливо кивнув водителю, парню с суровым, бесстрастным лицом. Вслед за ними и знаменитости поспешили к своим машинам.

Когда «мерседес» отъехал от обочины тротуара, улыбка тронула губы Билла. Сегодня, возможно, в первый раз парню позволили сесть за руль этой машины. «Мерседес» был еще одной странной слабостью Сиди Бея, маленький ключик к разгадке этого таился в его скромном образе жизни. По своим делам он обычно ездил в видавшем виды «рено», который использовал, кроме всего прочего, для поддержания имиджа «бедного, но честного» дельца. «Мерседес» выезжал из гаража только в особых случаях. Подобных сегодняшнему. При этой мысли Билл вздрогнул и посмотрел через плечо на сморщенного старика, сидевшего между женой и дочерью. Следующим особым случаем для семьи Бенгана будут, наверное, похороны самого Сиди Бея.

Проехали мимо толпы, собравшейся у ворот мусульманского кладбища. Пожилые мужчины, старухи с продуктовыми сумками, матери с детскими колясками, в которых замурзанные младенцы сосали молоко из бутылочек, — все заглядывали в тонированные окна машины, всем хотелось хоть одним глазком посмотреть на лицо, которое они видели только по телевизору.

Ехали на черепашьей скорости, пока Билл не увидел кучку молодежи, окружившей человека в темном халате. Когда машины приблизились, они расступились и образовали неплотное оцепление вокруг могилы. Пропустили «мерседес», и двое тощих парней тотчас же замкнули оцепление. Остальные машины остановились. Как Билл и ожидал, знаменитости повылазили из своих лимузинов и с ворчанием скучковались, глазея на ребят. Долговязый телеобозреватель с коричнево-красным загаром отделился от компании и направился к парням, на глазах раздуваясь от негодования. Большинство прибывших тощих юнцов присоединились к своим приятелям, усилив оцепление. Долговязый поколебался, огляделся и повернул назад, к своим картинно горевавшим подружкам.

«Мерседес» затормозил и остановился. Билл выпрыгнул из машины, хотел было открыть заднюю дверцу, но человек в черном халате и двое юнцов преградили ему дорогу. Какое-то мгновение Билл, сжимая кулаки, стоял на месте, потом взглянул на матовое стекло и отступил, не спуская глаз с лица человека в халате. Тот взялся за ручку, его черные глаза блестели, как у опытного гипнотизера, и именно по этому блеску его бородатое, мясистое лицо становилось легкоузнаваемым. Оно уже давно смотрело на Билла с сотен афиш.

Кельтум вышла из машины с напряженным, но спокойным лицом, в глазах ни слезинки. Имам Бухила отвел ее в сторону, что-то тихо прошептал на ухо, потом снова подошел к машине и подал руку Сиди Бею. Ни один мускул не дрогнул на лице Билла, когда он увидел, как гневно оттолкнул старик предложенную ему руку и резким, не допускающим возражений голосом подозвал Кельтум. Девушка покраснела, подбежала к машине и помогла отцу выйти. Отвергнув помощь Бухилы, Сиди Бей подозвал к себе Билла, оперся на его руку и по-французски велел дочери помочь матери выбраться из машины. Кельтум покраснела еще гуще под холодным, тяжелым взглядом Бухилы, но послушно исполнила волю отца.

Маленькая семья шла к вырытой могиле — прижавшийся к Биллу Сиди Бей и плачущая мадам Бенгана, опираясь на руку дочери. Билл слышал тихие шаги Бухилы и его помощников, учеников, или кем они ему там были. Эта группа следовала за семьей приблизительно в метре. Сиди Бей все время оглядывался назад, смотрел на зевак. Потом его влажные глаза обратились на Кельтум, он как будто хотел ей что-то сказать, но лишь покачал головой и сжал губы, словно то, что он хотел ей поведать, уже не имело значения.

Подошли к могиле и остановились. Бухила стоял за спиной Кельтум так близко, что она, вероятно, слышала его дыхание. Четверо носильщиков вынули из гроба завернутое в пелены тело Ахмеда, поднесли его к могиле и начали опускать. Все застыли в молчании. Один из носильщиков повернул тело, ноги коснулись земли. Какое-то жуткое, длинное как вечность мгновение тело занимало идеальное полусидячее положение. Контуры лица проступали под белой тканью. Мадам Бенгана царапала лицо ногтями, пронзительно вопила и причитала. Слезы снова хлынули из глаз Сиди Бея. Он стоял неподвижно, глядя в разверстую могилу, слезы стекали по впалым щекам на лацканы ставшего ему слишком большим пиджака. Билл поддерживал его, обняв за плечи. Он хотел что-то сказать старику, но горло сжалось, не пропустив ни единого звука.

Только сейчас понял он смысл христианского обычая погребения покойников в гробах. Гроб защищает тело не от соприкосновения с землей, да телу это и ни к чему. Но живых нужно оградить от тяжелого зрелища. Здесь же все было на виду. В двух метрах от него прямо в землю клали тело Ахмеда. В простой, естественной позе. Это был не обезличенный, чуждый, усыпанный цветами кусок лакированного дерева — Билл видел тело человека, которому он был обязан своей жизнью и чью жизнь он мог бы спасти, если бы захотел… Размозженное лицо, вырисовывавшееся сквозь натянутую ткань пелены, теперь обречено на тление.

Чтобы хоть как-то облегчить свои душевные страдания, Билл отвел взгляд от тела и посмотрел на Кельтум, которая пыталась утешить мать. Глаза его прищурились. На обезображенном, исцарапанном лице старухи кровь смешалась со слезами, а лицо Кельтум было мрачно, губы сжаты, она, казалось, стыдилась страданий своей матери. Вот она повернулась, склонилась над ней и что-то сказала — тихо, раздраженно. Руки ее сжали плечи старухи, будто она собиралась встряхнуть ее. От глаз Билла не укрылось, как девушка тайком взглянула на Бухилу. Очень странный взгляд в этих печальных обстоятельствах, она словно просила прощения и в то же время злилась. Прощения — за что? За какое-то свое упущение?