Массимо Фелизатти - Агава

Оторвавшись от машинки минут через пятнадцать, он видит, что Бьонди с любопытством за ним наблюдает.

Паоло вырывает из машинки последнюю страницу.

— Кончил, кончил, на, держи, — с этими словами он протягивает статью главному редактору, но тот качает головой.

— Какие у тебя отношения с премьер-министром? спрашивает он в упор.

Журналист удивленно смотрит на Бьонди.

— У меня?..

— Он хочет тебя видеть. Только что его секретарь звонил нашему директору.

— Видеть? Меня?..

— Похоже, он собирается дать интервью нашей газете. И сам назвал твою фамилию.

— Интервью? Но я ведь никогда не занимался вопросами чистой политики, почему бы вам не послать… — Сначала Паоло хочет назвать фамилию их политического обозревателя, но потом передумывает и говорит: — Прости, но почему бы не пойти туда самому директору?

— Мне тоже пришла в голову эта мысль, но премьер-министр назвал тебя. Конечно, это было сделано очень дипломатично, но либо ты, либо никто.

Паоло всегда старался избегать «дворцовых» проблем, предпочитал искать факты.

— Но тему-то назвали? — добивается он хоть какой-то ясности,

Бьонди пожимает плечами. — Он ждет тебя в полдень, поторапливайся.

Перед дворцом Киджи дежурят несколько карабинеров и полицейских. На углу Корсо, как раз напротив подземного перехода, которым никто не пользуется — все предпочитают переходить улицу по верху, внося свою лепту в бешеную круговерть уличного движения, — стоит еще один полицейский с портативной рацией у пояса. Время от времени он вытягивает шею и смотрит на подъезд номер 436 — там, в сотне метров от его поста, находится центральный комитет социалистической партии.

У входа во дворец Киджи дежурит также регулировщик уличного движения: он должен следить, чтобы у паркующихся здесь машин номерные знаки были в порядке. Однажды во время заседания совета министров кто-то подложил бомбу в «фиат», на котором, разумеется, номерных знаков не было. Бомба взорвалась, и машина вспыхнула метрах в тридцати от главного входа. Карабинеры, полицейские и регулировщики стояли и смотрели, как она горит, пока не подъехали пожарные: есть приказ, запрещающий покидать пост и поддаваться на провокации.

Здание правительства чуть больше и чуть погрязнее обычного министерства. Внутренний двор всегда забит машинами — по большей части бронированными, поскольку во дворце Киджи собираются члены правительства; несколько здоровенных типов прохаживаются между баром и входной дверью, бросая ленивые взгляды на «женскую фауну», особенно — иностранного происхождения. Внутри самое сильное впечатление производят величественные бесконечно длинные коридоры, обширные темноватые холлы и атмосфера вечного ожидания.

Секретарь премьер-министра просит Паоло посидеть в маленькой гостиной: журналист пришел слишком рано. Стараясь не шуметь, Паоло ходит по комнате и озирается по сторонам. На стенах — три гравюры, пара больших картин. Он не очень разбирается в живописи, но понимает, что картины стоящие. В мрачноватой комнате, служащей приемной, пустовато: небольшие диваны и кресла темного дерева с инкрустацией. Паоло подходит к окну, выходящему во двор, смотрит на окна напротив. Не очень-то много отсюда увидишь. Вон за отдернутой занавеской промелькнул женский силуэт, чем-то напомнивший ему Франку.

В задумчивости он облокачивается о подоконник. С Франкой они больше не виделись. Однажды она позвонила ему среди ночи и сказала:

— Я укладываю чемоданы, хочу попрощаться.

Он спросонья не сразу понял, о чем речь.

— У тебя что, отпуск? Куда ты едешь?

— Нет, не отпуск. Я уезжаю из Рима.

Франка рассказала ему о Мелите, о ее работе с трудновоспитуемыми детьми, о ее политических симпатиях. Мелита подыскала ей квартирку в Катании. Она поедет туда учиться вместе с подругой. А потом, возможно, вместе работать.

— Но разве нельзя заниматься этим в Риме?

Паоло никак не мог понять Франку. Сон с него слетел в одно мгновение: Франка бросает его. Ни о чем другом он не мог думать.

Набравшись терпения, она рассказала ему о днях, которые она провела у подруги, об их долгих спорах и о бедных кварталах сицилийского города.

— Это совсем другой мир. Не знаю, как тебе объяснить, но мне кажется, что там я смогу принести какую-то пользу людям. Возможно, я еще и сама не во всем разобралась как следует…

— Миссионерка, — сказал он язвительно. — Что ж, езжай, неси добро, спасай свою душу.

— Мне нужно заняться каким-то делом, — ответила она спокойно.

— Уж это мне вечное стремление к благородным жестам… А на самом деле ты думаешь только о себе.

Он чувствовал, что его предали, представлял себе, какой пустой станет его жизнь без Франки.

— Послушай, но увидеться напоследок мы все-таки можем? Когда ты уезжаешь?

— К сожалению, нет. Я уезжаю через несколько часов… Лучше я тебе напишу.

Так все и кончилось.

И вот теперь, дожидаясь, когда его вызовут к премьер-министру, он особенно остро ощущает невероятность того, что все это случилось с ним в реальной действительности. Он стоит в приемной премьер-министра и понимает, что присутствие его здесь неуместно, что он оказался как бы вне времени. Но и поезд, ушедший в Катанию, Тоже движется во времени, которого нет, которое никогда не принадлежало ему. Его место, его время… Какие они?

— Проходите, пожалуйста, господин премьер-министр ждет вас.

Секретарь бесшумно подошел к Паоло, прервав его размышления. Журналист следует за ним.

— Прошу, — секретарь, посторонившись, пропускает его вперед, потом закрывает дверь.

Обстановка в кабинете строгая. И еще здесь очень светло. Паоло останавливается у двери, и хозяин кабинета идет ему навстречу.

— Проходите, доктор Алесси, садитесь. — С этими словами он подводит Паоло к небольшому диванчику. — Я впервые имею удовольствие разговаривать с вами, но мне кажется, что я вас уже знаю давно, — и добавляет с улыбкой: — По вашим публикациям.

Председатель совета министров приятный и остроумный собеседник, он очень кстати вспоминает о встрече, которая произошла у него в этом же самом кабинете много лет назад, когда он впервые был избран премьер-министром, с одним очень известным журналистом международного масштаба. Тот человек обладал столь богатым опытом, что новоиспеченный премьер испытывал перед ним робость и смущение.

Понемногу Паоло осваивается в непривычной обстановке, усаживается на диване поудобнее. Премьер-министр улыбается и говорит:

— Вы, наверное, удивляетесь, что я захотел встретиться именно с вами?

Паоло кивает. Наконец-то станет ясно, что к чему.

— Да, у меня много куда более опытных и авторитетных коллег.

— Видите ли, к вам у меня интерес совершенно особого рода. Я с пристальным вниманием следил за вашими статьями о последних скандалах. И имел возможность с удовольствием отметить вашу информированность, вашу… осторожность там, где вы находили ее необходимой, а также ваши критические высказывания… — Он на мгновение умолкает, разглядывая журналиста своими живыми глазами. — Не могу сказать, чтобы вы очень церемонились с правительством. — Он жестом останавливает попытку собеседника возразить: —…Но и это, должен признаться, вызывает у меня к вам личную симпатию. — Слово «личную» он особо подчеркивает. — Я твердо верю в демократическую роль печати, в необходимость сохранения ее свободы.