Валериан Скворцов - Шпион по найму

Рум поежился на пронизывающем ветру. Я запахнул его одежки.

— Рум, — сказал я по-французски, — мой ход в том, чтобы обменять на Бахметьева тебя, а не Вячеслава Вячеславовича. Лефортовский сиделец не в счет. Пусть хоть бежит на все четыре стороны. Он ни этим, ни тем не нужен. Обуза и довесок. Вчера вечером, ты знаешь, я сунул тебе в нагрудный карман чек на предъявителя на получение со счета «Экзобанка» во франкфуртском отделении миллиона двести пятьдесят тысяч швейцарских франков. Чек этот обеспечен сданной в депозит наличностью за Бахметьева. Этот чек — твоя гарантия спасения и пропуск на Запад, домой.

Рума все ещё знобило.

— Если они не примут тебя, я взорву заряд сразу. И уложу всех. Если ты успеешь сорвать взрывчатку, у меня есть ещё «Галил» с оптикой. Тогда я уложу только тебя. Ты меня понимаешь?

Рум молчал, смотрел на море и горланивших чаек, привлеченных объедками, которые парочка из «Экзобанка» бросила на песчаниковую гальку. Вверх по склону, в кустарник, порывами ветра несло мятый пакет с маркой «Макдональдса», словно кто пинал его время от времени.

— Сволочь ты, Бэзил, — сказал Рум. — За мной ведь ничего серьезного нет, если становиться на формальную точку зрения. Въехал в страну официально… Никто о моих контактах с Чико, Вячеславом и Толстым не знает. Так, только запашок. Неосязаемое. Я даже твою работенку сделал, ухлопал Чико. Тебе-то оказалось не по зубам. А? Так что местные и твой оператор поклониться бы мне должны в ножки. А?

— Если это тебя утешит, — сказал я и сунул ему в нагрудный карман ключ от наручников. Развернул старинного камарада спиной, поудобнее оперся на трость и пинком здоровой ноги подогнал к Ефиму.

— Этого поведете первым, — сказал про Рума москвичам Шлайн. Он покосился на бородатого очкарика. Очкарик, казалось, ни во что не собирался вникать. Он внимательно разглядывал вдали, у срединной линии, фигуры наблюдателей от «Экзобанка», и одновременно, казалось, полностью был поглощен подгонкой своего радионаушника. То подсовывал проводок под дужку очков, то пробовал пустить его сверху.

Москвичи взяли Рума под локти.

— Он знает, где у него ключ от наручников, — сказал я им.

Никто не обращал на меня внимания. Шлайн вообще избегал смотреть в мою сторону. Теперь и он прилаживал наушник.

— Ну ладно, — придурковато сказал я. — Мне вообще-то больше делать нечего. Я сейчас, быстро, в лесок, с животом что-то, наверное, от этой болтанки в лодке…

Подбирая спортивную сумку с галечника, я отметил, что рты Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца заклеены липкой лентой. Ефим поступил расчетливо. Вячеслав Вячеславович мог и разораться некстати: почему первый не он?

— Готовность три минуты, — сказал Ефим москвичам.

Через полторы минуты я сидел за кустарником и вытаскивал из сумки инструменты. Собрал «Галил», насадил оптический прицел, загнал обойму и поставил винтовку на сошки. Приладил свой наушник, включил радиоприемник от микрофона на теле Рума. Он два или три раза тихо прокашлялся. Проверял связь, умник?

Я распластался на мокрой прошлогодней листве, удобно уместил локти, разбросал ноги. Когда же в последний раз я сидел в засаде? Ах, да, в березняке под Керну же! Я набирался боевого опыта в этих холодных краях…

Ефим Шлайн ритмично и спокойно шел на пять шагов впереди пары москвичей с Румом между ними. Встречная группа тоже начала движение. Генерал Бахметьев без галстука, в зеленом свитере под черным бушлатом, в серых брюках от костюма, в котором, видимо, его захватили, в легких городских ботинках, тщательно выбритый, без головного убора — ветер ерошил русый пух над высокими залысинами, — шел между конвойными в кремовых пальто и без головных уборов тоже. Руки генерал держал за спиной.

Я приладился к прицелу. Всмотрелся в лицо человека, возглавлявшего группу с генералом. Это он выходил из «Мерседеса» у музея. Ах, приятель, подумал я, усаживая прицельного паука на его переносице, да ты стал начальником у них! Лицо его вдруг исказилось. Он узнал Рума, слегка сбился с ноги, но продолжал идти.

В десяти шагах от срединной линии каждая группа остановилась. Только Шлайн и «приятель» продолжали сближение, одновременно переступили мазутную границу, миновали друг друга и подошли к конвойным с пленными на чужой стороне.

— Подтверждаю! — слабо, из-за отдаленности микрофона, прикрепленного на груди Рума, прозвучал в моем наушнике голос Шлайна.

— Не подтверждаю! — рявкнул знакомый голос «приятеля». — Пусть дают первым другого. Вячеслава пусть дают! Или я взорву генерала! Взорву генерала! Сейчас дам сигнал! Сейчас дам!

— В чем дело? — спросил один из парочки от «Экзобанка», высовываясь из-под своего пледа. — Успокойтесь. Вы опознаете этого человека?

Удерживая прицел на лице «приятеля», касаясь указательным пальцем правой руки спуска, пальцы левой я положил на кнопку радиосигнала взрывного устройства на теле Рума.

— Не зови Вячеслава, — сказал Рум уверенно и резко. — Вячеслав ссученный. Деньги дал в коробках. С черепахой. Так? Это не деньги. Туфта. Настоящие деньги здесь, у меня в кармане.

— Ты почему по-русски умеешь говорить, а? Ты по-русски не умел, а? Зачем скрывал, а? — надрывно затараторил «приятель». Тяжело ему давался пост пахана и начальника, на который его занесло после стольких смертей.

— Затем, что теперь знаю правду. Вячеслав нам туфту сунул. А деньги у меня. Я получил…

Только бы Ефим Шлайн не всполошился, услышав такое, подумал я. Только бы не всполошился, заподозрив, что Рум — не Чико.

— Покажи! — крикнул «приятель».

— Лезь, — ответил Рум, подставляя грудь.

Москвичи выдвинулись вперед.

— Разрешаю, — тихо донесся голос Шлайна. Бог его знает, что он теперь подумал про меня!

Ветер трепал розовую полоску чека в волосатой руке «приятеля».

— Прошу разрешения воспользоваться радио, — сказал он.

Голос Шлайна:

— Разрешаю.

— Плот-три, плот-три, — сказал «приятель» в пластмассовое полено рации, вытянутое из-под пальто. Рация заверещала:

— Плот-три… Прием!

— Запроси плот-два. Запроси плот-два. Пусть откроют любую картонку с черепахой, проверят и скажут, что там. Как понял? Прием!

— Сейчас…

Видимо, мост дальней связи с подводной лодкой Бургера обеспечивали ребята с «Рено», и лестница, прикрепленная к кузову, выполняла роль антенного усилителя.

«Приятель» всматривался в чек. В документе я был уверен. Сам готовил.

— Я — гарантия, моя жизнь гарантия, — твердо сказал Рум. Он вытянул руки в наручниках и вырвал чек. Так и стоял с протянутыми руками, в которых, словно флажок, трепыхалась на ветру розоватая полоска бумаги. «Приятель» осторожно, двумя пальцами, вытянул чек у Рума и аккуратно спрятал в карман кремового пальто.