D.O.A. - Время скорпионов

Полицейский вошел в «Ла Куполь» [218] «La Coupole» (фр.) — фешенебельный ресторан на бульваре Монпарнас, один из самых знаменитых в Париже, появился в 1927 г. на месте бывшего угольного склада. Модные художники и поэты называли его «академией богемной жизни». и сразу заметил сидящего за столом Язида Беньямину. Тот поедал горячее и едва приподнялся в приветствии, когда подошел его гость.

— Присаживайся, друг. Съешь что-нибудь?

Пристально глядя на испачканную соусом салфетку, Понсо отрицательно покачал головой:

— Жена ждет меня к обеду.

Алжирец кивнул и молча указал подбородком на лежащий на столе конверт. Шумно жуя, он сообщил, что, помимо всего прочего, в конверте находятся фотографии.

— Немного устаревшие, но других у нас нет.

— Фотографии чего?

— Не чего, а кого. Инженера-химика, одного из наших, по имени Зубеир Уннас.

— Какое мне дело до этого типа?

Беньямина глотнул вина.

— Он перешел на сторону врага. — Он поднял руку, призывая полицейского к молчанию, и, прежде чем продолжить, отпил еще вина. — Ты просил меня найти информацию, выходящую за рамки обычной и касающуюся наших «лучших врагов», как ты выразился. Вот все, что я могу предложить тебе в настоящий момент.

Понсо долго разглядывал конверт, прежде чем распечатать его и посмотреть снимки.

— И что же такого интересного в твоем инженере?

— Лучше бы тебе порасспросить об этом своих дружков из внешней разведки. — Беньямина заметил искорку интереса в глазах собеседника и позволил себе удовлетворенную улыбку. — Они вот уже несколько недель повсюду ищут его.

— Выкладывай.

— Ходят слухи, что Уннас переквалифицировался в подрывника, которому нет равных, и ушел в подполье. Говорят также, будто у него есть основания обижаться на французские секретные службы, якобы виновные в его предательстве.

— Может, перестанешь ходить вокруг да около? — Полицейский заговорил, не глядя на алжирца.

Он опять изучал фотографии химика, сделанные, судя по надписям на обороте каждой из них, в девяносто шестом году. За это время человек должен был измениться. Его сфотографировали, когда он выходил из здания с белоснежным фасадом и усаживался в автомобиль. Перспектива предполагала использование телеобъектива. Снимки наружного наблюдения.

— Пять лет назад Уннас был близок к властям в Алжире. Очень близок. У него и его семьи все складывалось хорошо. Однако он имел небольшую слабость. Интимные удовольствия, скажем, несколько необычного толка, что у нас совсем не рекомендуется придавать гласности.

Понсо пристально взглянул на собеседника:

— Например?

— Он любит маленьких мальчиков. Ваша служба внешней разведки обнаружила это и провернула операцию по перевербовке Уннаса. Очевидно, твои приятели давно хотели внедрить или завербовать кого-нибудь внутри нашего государственного аппарата, в наших нефтяных и газовых кругах. Он оказался идеальным кандидатом. К несчастью для вас, ЦРУ, защищающее и представляющее американские интересы в Алжире, об этом прослышало и передало сведения куда следует. Вы лишились информатора, а Уннас своего привилегированного положения. Ему едва удалось избежать наказания от нашей службы военной безопасности, арестовавшей всю его семью. Кончилось тем, что родные от него отказались и у него не осталось другого выхода, как примкнуть к рядам фундаменталистов.

Понсо иронично отнесся к присутствию среди бородачей педофила.

— Вера знает, как приспособиться к человеческим слабостям, друг. Уннасу достаточно было только засвидетельствовать свою благонадежность и объявить о возвращении на путь истинный. Помолиться тут, помолиться там, а его опыт химика довершил дело. Лицемерие религиозных деятелей повсюду одинаково, корысть чаще всего преобладает над их набожными речами. К тому же мало кто по-настоящему в курсе, никому не хотелось предавать дело огласке. С этой точки зрения американцы, пожалуй, хорошо сработали.

— Как это?

— Им известно, что кое-кто среди наших руководителей противится их проникновению и продолжает дружески относиться к французам. Но наши сдают позиции. Соединенные Штаты не замедлили этим воспользоваться. Некоторые всерьез поверили, что когда американцы сотрудничают с нами, то делают это на равных началах.

— Да ладно тебе! Они пытаются надрать вас, как уже сделали со всеми, а если не выйдет, они вас бросят.

Алжирец взглянул на французского полицейского все с той же ироничной снисходительностью:

— Возможно, но пока они не страдают от старых колониальных комплексов, а это все, что имеет значение для большинства наших дражайших руководителей.

— В таком случае, почему ты мне помогаешь?

Язид попросил метрдотеля принести десертное меню.

— По дружбе, разумеется.

Завтрак подходил к концу. Во время еды Амель молчала. Целиком сосредоточившись на своем сыне и его профессиональных «подвигах», родители мужа не слишком обращали на нее внимание. В оправдание Сильвена следует сказать, что все его попытки вовлечь молодую женщину в беседу закончились провалом. Так что она, занятая своими мыслями, ограничивалась тем, что улыбалась и кивала.

Сильвен вернул ее к действительности, взяв за руку. Тут Амель заметила на столе четыре бокала для шампанского и поняла, что наступил роковой момент.

— Мы оба, э-э-э… Мы должны вам кое-что сказать.

Амель опустила глаза, что ее свекровь расценила как знак кротости и смирения.

— Мы решили завести ребенка. Амель перестала… — Голос мужа заглушил шум ресторана.

Когда журналистка подняла глаза, она обнаружила, что сотрапезники подхватили бокалы и ждут ее, чтобы чокнуться. Она последовала их примеру, и бокалы столкнулись, издав низкий хрустальный звон.

Мадам Рувьер заговорщицки склонилась к ней:

— Знаете, я понимаю ваше волнение. Быть матерью: для нас это так важно. А в первый раз… что может быть прекраснее! — Она перевела влюбленные глаза на сына и не заметила, какого нечеловеческого усилия стоило Амель сдержать слезы.

Пикап с включенными аварийными сигналами стоял поблизости от служебного входа. Камель ждал возвращения Фареза, несущего остатки использованного в эти выходные материала. Первая фаза их работы завершена. Они высверлили и замаскировали все пазы, не оставив ни малейшего следа своего присутствия.

До их следующей встречи Фарезу предстояло вернуться к обычной работе, а Камель должен приступить к изготовлению разных зарядов. Ракеты доставят в последнюю очередь, когда прибудет Vx.

Камель следил за бесконечным потоком несущихся по набережным Сены автомобилей: после короткого отдыха в выходные парижане спешили домой. Он вспоминал о похожих событиях другой жизни, когда его еще звали Зубеир Уннас и он что-то собой представлял. Он с горечью признал, что время радости, простоты и умиротворения в его жизни миновало. Сегодня он вел жизнь параноика — тайную, тревожную, лишенную покоя.