Константин Преображенский - КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

Те же китайцы, которые якобы преподавали мне свой родной язык в Токио, как-то уж очень легко соглашались на выполнение моих просьб — сначала простых, а потом все более сложных, граничащих со шпионажем, например, дать письменные характеристики на своих товарищей, сомневающихся в коммунистической идеологии, или написать доклад о порядке оформления выезда за рубеж стажеров министерства безопасности Китая. Некоторые оказывались настолько любезны, что даже сообщали мне имена тех своих соучеников, кто, по их мнению, сотрудничает с китайским КГБ и периодически ездит доносить на своих товарищей в посольство. Должно быть, этому способствовали установившиеся у них добрые личные отношения со мной. Очевидно, в глубине души они считали, что все советские разведчики так же искренне интересуются Китаем и уважают эту великую страну. Отчего же не оказать в свою очередь помощь хорошему человеку?..

Традиции доносительства широко развиты в Китае, так же, как и у нас в стране, где они прочно укоренились за годы советской власти. Быть осведомителем и стукачом не считается здесь позорным: наоборот, к ним относятся с уважением, как к людям солидным, умеющим устроиться в жизни. Не случайно в китайской армии, как было и у нас в РККА в сталинский период, наряду с негласной агентурой действует гласная. «Политинформатор» и «активист» имеются в каждом взводе, которые и сообщают в особый отдел о настроениях бойцов, ни от кого не таясь.

С этой особенностью китайцев приходилось сталкиваться и советским чекистам на дальневосточной границе, куда толпами перебегали китайцы в годы культурной революции, то ли спасаясь от преследований, то ли с целью внедриться в нашу агентурную сеть.

Всех этих перебежчиков селили отдельно, в изолированных поселках, и, естественно, заводили среди них осведомителей КГБ, чтобы узнать, о чем говорят китайцы между собой.

Но некоторые из таких вновь завербованных стукачей раздобывали где-то старые фуражки НКВД, гордо напяливали их на головы и, словно участковые милиционеры, обходили жалкие жилища своих соплеменников. От каждого хозяина они взимали по десять рублей в обмен на обещание сообщать о них в КГБ только положительную информацию…

Но в целом все эти токийские стажеры-студенты пока еще не приносили большой пользы нашей разведке, потому что не имели доступа к секретам. Для того чтобы получить ею в относительно скором времени после возвращения в Китай, они были слишком молоды. И поэтому я не возлагал на студентов больших информационных надежд, а скорее отрабатывал на них свое шпионское мастерство. И я готовился к более серьезной вербовочной работе среди взрослых и солидных людей, зрелых китайских ученых, также стажирующихся в Японии.

Найти их и установить с ними контакт было значительно труднее. Преподавать мне китайский язык они не стали бы из-за нехватки времени, поскольку ответственно относились к своим научным исследованиям, проводившимся здесь под руководством японских профессоров. На приемах и других общественных мероприятиях они появлялись всегда группами, потому что следили друг за другом, как это было положено тогда в Китае.

Для того чтобы познакомиться с ними, я даже научился произносить по-китайски две фразы:

— Я — советский журналист! Да здравствует китайско-советская дружба!..

Мои новые знакомые вежливо улыбались в ответ, но на контакт не шли. Я долго не мог ни с одним из них встретиться где-нибудь без свидетелей Наконец мне удалось это сделать прямо на улице: недалеко от станции метро «Хацудай», где расположен ТАСС, находилась лаборатория компьютеров, в которой стажировались китайцы.

Первая моя встреча с ним в ресторане прошла успешно, но уже на второй китайский ученый вел себя подозрительно: настороженно щурил глаза, а в ответ на вопросы он лишь молча кланялся, очевидно боясь сболтнуть что-нибудь лишнее. Когда я написал на салфетке иероглифами имя Мао Цзэдуна, он взял ее, сложил и спрятал в карман, очевидно, для того, чтобы передать кому-то образец моего почерка.

Нового знакомого словно подменили, и сделал это не кто иной, как китайский КГБ. Очевидно, китаец, как положено, доложил туда о знакомстве с советским журналистом и получил указание внимательно изучать меня на следующей встрече.

Короче, говоря, мой собеседник стал агентом, но весьма наивным и неумелым, как это часто бывает с осведомителями из числа ученых. Мне даже стало жалко его, потому что он напоминал мне своих собратьев, несчастных советских агентов. Как и те, он испытывал двойную тяжесть: не только от напора вражеской разведки в моем лице, но и от недоверия и контроля со стороны своего собственного мощного карательного аппарата. Он не понимал, которой из этих двух страшных сил следует бояться больше. Этим и объяснялось столь странное поведение ученого…

По окончании ужина он робко вытащил из кармана пиджака несколько тысячеиеновых банкнотов, что было совершенно невиданным делом среди китайских стажеров. Очевидно, резидентура китайского КГБ в Токио снабдила его деньгами для беседы со мной, из чего следовало, что этой встрече там придавалось большое значение.

Разумеется, я оплатил ужин сам, точнее, за счет советской резидентуры. Китаец поспешно сунул банкноты в заветный карман. Вряд ли он вернул их в резидентуру китайским чекистам, а скорее всего, оставил себе, сказав, что уплатил за угощение: бедная и бесправная жизнь людей во всех социалистических странах, и особенно в СССР и Китае, делает их своекорыстными и лживыми по отношению к государству…

Больше мы, разумеется, не встречались, но и эта встреча оказалась отнюдь не бесплодной. Я, по крайней мере, узнал, как выглядит гражданин КНР после вербовки его собственной разведкой.

Работа с китайцами шла у меня легко. И резидент, и московские начальники хвалили меня. Кроме того, эта работа никак не мешала моим отношениям с Японией, где к тому же нет закона о шпионаже даже против своей страны, не говоря уж о чужой. Откуда мне было знать, что именно работа с китайцами закончится шпионским скандалом и приведет к концу мою разведывательную карьеру?..

А тем временем Китай интересовал меня все больше. Я любил ездить с семьей в китайский город в Иокогаме, где, как мне казалось, сохранялась атмосфера Китая, в котором я никогда не был. Беседуя с торговцами в сувенирных лавках, я совершенствовал свое умение общаться с китайцами. Заходя в полутемные магазины, я ощущал непривычный и острый запах благовоний, специй, сушеных водорослей, добытых из неведомых глубин теплых Южных морей. Мое сердце востоковеда взволнованно билось…

Такие китайские городки существуют во многих странах. Из инструктивных писем КГБ я знал, что большинство расположенных там ресторанов имеют четко выраженную политическую ориентацию, про-пекинскую или про-тайваньскую, служа порой даже резидентурам разведок двух враждующих между собой китайских государств. Вся разведывательная деятельность, естественно, велась друг против друга.