Константин Преображенский - КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

Только изредка, когда опасность нешуточной расшифровки вставала перед генералами слишком явно, они начинали быстро принимать меры по собственному спасению. После того как из Токио бежал советский разведчик Станислав Левченко, все его коллеги затаились в страхе, втянув головы в плечи, а у одного из них даже случился сердечный приступ. Ведь теперь всех, по правилам КГБ, должны были признать расшифрованными и закрыть им выезд за границу. Для разведчика это — конец карьеры. И только начальник Левченко, будущий генерал В., более всех причастный к его побегу, ходил по высоким кабинетам и задорно предлагал:

— А пошлите-ка меня на неделю в Таиланд! Увидите, ничего со мной не случится! Козни Левченко мне не повредят!..

Просьба В. была уважена. Он быстро съездил в Бангкок, и с ним действительно ничего не случилось, как не случилось бы этого и ни с кем из его младших коллег, известных Левченко по совместной работе в резидентуре. Да вот загвоздка: их никто и не думал посылать в Таиланд, а если бы они посмели заикнуться об этом, как В., это было бы воспринято с неодобрением и укором — как стремление любой ценой вырваться за границу, а может быть, и убежать туда вслед за Левченко. Некоторых из них, правда, все же стали выпускать через несколько лет за рубеж, но иные застряли в Москве навечно.

В. же продолжал ездить в заграничные командировки как ни в чем не бывало. Разоблачительные и злые статьи Левченко в журналах, разошедшиеся по всему миру, генералу нисколько не повредили.

«Такого мои родители не переживут!» Это было первое, о чем я подумал, когда поздней ночью 15 июля 1985 гола в парке Сэндзоку под проливным дождем из зарослей кустарника вышла группа мужчин в светлых плащах и направила на меня луч прожектора. Где-то рядом застрекотала видеокамера. Их появление оказалось полной неожиданностью для меня, потому что я-то ждал завербованного мною китайского агента по фамилии Кан.

— Мы желаем побеседовать о господине Кане. Прошу проехать с нами в полицейский участок! — сказал один из них довольно холодным тоном.

Эх, если бы я знал, что именно сегодня после длительного периода отчуждения в советско-китайских отношениях в Москву с официальным визитом прибывает высокопоставленный представитель китайского правительства, заместитель премьера Госсовета Юй Цюли! Тогда бы я сразу сообразил, что японская контрразведка вполне может воспользоваться моей встречей с Каном, чтобы заявить на весь мир: «Советский Союз с одной стороны дружит с Китаем, а с другой — вербует у нас в Японии китайских ученых!» Тогда очередной контакт с агентом можно было бы и пропустить. Не случилось бы ничего страшного, если бы он, прождав меня положенный час, ушел бы восвояси, в студенческую общагу, сожалея, может быть, об утраченной возможности наесться до отвала в роскошнейшем ресторане. Но через пару дней я отловил бы его на улице и, в порядке компенсации, повел бы в сверхдорогой ресторан, где официанты в черных фраках тотчас устремляются к вам и разве что не бухаются перед вами на колени.

Однако о визите Юй Цюли в Москву я и понятия не имел, хотя и был корреспондентом ТАСС, обязанным находиться в курсе событий. Но на самом-то деле я никаким корреспондентом ТАСС не был! И у меня не было времени вникать во всю эту информационную шумиху, к которой разведка отношения не имела. Похоже, не знало об этом и руководство токийской резидентуры КГБ, хотя в ее штате имелся сотрудник, отслеживающий всю информацию о Китае, содержащуюся как в японских газетах, так и в информационных сообщениях, добытых нами, разведчиками. На их основе он составлял ежедневно несколько шифротелеграмм в ЦК КПСС.

Он был отличным китаистом и подолгу рассказывал мне, как работал в Пекине в годы культурной революции в советском посольстве. Однажды беснующаяся толпа хунвэйбинов окружила его машину и не давала ей двинуться с места в течение чуть ли не целых суток. С ним вместе в машине находилось несколько его коллег. Все они мужественно переносили эту попытку. Достоинство советских дипломатов не позволяло им просить хунвэйбинов хотя бы на несколько минут выпустить их из машины. За все это они получили ордена «Знак Почета».

Разумеется, этот человек знал о предстоящем визите Юй Цюли в Москву и даже наверняка просил моих коллег, работающих по линии политической разведки, собрать отклики на него в японском МИД среди журналистов и в первую очередь среди наших агентов — парламентариев и иных крупных политических деятелей.

Беда была в том, что он и сам принадлежал к линии политической разведки. В соответствии с принципом конспирации, регламентирующим деятельность разведки, всякий обмен информацией внутри ее запрещен. Не только между крупными линиями разведки, но и внутри каждого отдела, управления и, наконец, в каждом кабинете, где сидят двое-трое разведчиков. Я, например, и понятия не имел, чем занимаются мои напарники из разведки по ТАСС, а спросив, сразу записал бы себя в агенты американской или японской разведок.

Поэтому моему старшему коллеге, с которым у меня сложились хорошие личные отношения, и в голову не пришло посвятить меня в подробности предстоящего визита Юй Цюли в Москву: дружба дружбой, а служба службой…

К тому времени я почти уже не бывал в ТАСС, потому что оброс множеством китайских агентов. Их у меня было около двадцати, среди них — пять кандидатов на вербовку. О каждом приходилось писать уйму бумаг, и на это уходило несколько часов ежедневно. Заведующий отделением ТАСС перестал со мной разговаривать. Товарищи по ТАСС тоже махнули на меня рукой, я на них — тоже, потому что никакими товарищами они мне никогда не были, а скорее кандидатами на вербовку. Я сознательно сделал этот выбор, намереваясь во что бы то ни стало прослыть одним из лучших вербовщиков китайцев во всей советской разведке. Год назад, когда я находился в отпуске в Москве, мне было поручено сделать доклад о работе против Китая на конференции, которая состоялась в огромном актовом зале в Ясеневе. Открывал конференцию сам Крючков. Затем выступили ответственные сотрудники ведущих отделов разведки, поделившиеся с сидящей в зале тысячью чекистов своим опытом втягивания китайцев в сотрудничество с нашей разведкой. Среди них был и я, представлявший один все управление «Т» — научно-техническую разведку. Я был невероятно горд этим!..

Полицейские не хватали меня за руки, не заталкивали в машину, как это нередко делают наши контрразведчики в КГБ, арестовывая американских шпионов. Прикрывшись от проливного дождя прозрачными зонтиками, они стояли рядком в полутора метрах от меня и ждали ответа на вопрос: согласен ли я поехать в полицию?