Михель Гавен - «Роза» Исфахана

Невольно Джин вспомнились слова матери: «Теперь наша очередь держать мир на своих плечах». Удержит ли она? Выдюжит ли? А, будь что будет. Как говорится, жизнь покажет. Джин повернула ключ зажигания, отпустила сцепление, и машина сдвинулась с места.

У развилки стоял знакомый зеленый автомобиль. Не удостоив его внимания, Джин свернула на трассу и помчалась в сторону города.

— Меня учили, что почки — наиболее резистентный к радиации внутренний орган человека, — возбужденно выпалил доктор Нассири, встретив вышедшую из машины Джин на крыльце госпиталя.

— Так считалось раньше, Сухраб, — парировала она. — Современный же опыт давно опроверг это ошибочное мнение. И случай с вашим юношей — наглядное тому подтверждение. — Проходя мимо охранявших госпиталь исламских стражей, сказала: — Аппарат в машине, распорядитесь выгрузить его и доставить в нужную палату. Я также привезла приборы для автоматического контроля кровяного давления и сердечной деятельности. При радиационных нефритах часто развивается злокачественная гипертония, которую надо успеть отследить в самом начале. Иначе потом остановить её будет трудно.

— Вы даже не представляете, Аматула, чего нам с Шахриаром стоило добиться разрешения! Пожалуйста, входите, — услужливо распахнул перед ней дверь Нассири. — Насчет аппаратуры я сейчас распоряжусь. Мехмет, — он подозвал одного из стражей, на ходу отдал ему приказания. Продолжил: — В Тегеране все заупрямились, и нам пришлось обратиться в канцелярию самого рахбара: я как-то консультировал одного из его советников, и потому рассчитывал, что мою просьбу не смогут оставить без внимания. Так оно и вышло: в канцелярии сочли, что Аллах в великой милости своей посылает несчастному юноше спасение, и не использовать эту милость было бы большим грехом. Словом, решение рахбара отправили в исполнительные органы, а там уж никто не посмел возразить…

— Что ж, хорошо, что получение разрешения не заняло слишком много времени, — кивнула Джин, стремительно шагая по госпитальным коридорам. — Возможно, теперь у юноши действительно появился шанс выжить. Полоний, Сухраб, выводится из организма в основном с желчью и мочой, то есть в данном процессе оказываются задействованы и печень, и — особенно! — почки. На них ложится огромная нагрузка. А если они были не совсем здоровы до облучения, то отрицательный момент усиливается.

— В детстве этот юноша, его зовут Самаз Али, перенес пиелонефрит, — сообщил Нассири. — Пошел с отцом на утиную охоту и простудился.

— Вот видите. Не удивительно, что почки не выдержали. Любая болезнь всегда бьет в первую очередь по самым слабым местам. А как, кстати, чувствует себя ваш друг Дермиан? — спросила Джин нарочито сухо.

Спутник мгновенно помрачнел. Проговорил глухо:

— Он стал прямо на глазах уменьшаться в размерах и превращаться в мумию, Аматула. В буквальном смысле. Живой кожи практически не осталось. Конец его близок, теперь я это и сам вижу…

— Судя по вашим словам, у Эбаде началась терминальная стадия, — мягко взяла коллегу под локоть Джин. — В убитых радиацией тканях оседает свинец, и они начинают мумифицироваться. Плоть действительно исчезает на глазах, и на больного невозможно смотреть без содрогания. Мне довелось наблюдать аналогичную картину в 1999 году в Японии, и я до сих пор вспоминаю её с ужасом. Крепитесь, Сухраб.

— Я стараюсь, Аматула. Но если бы не вы и не ваше искреннее сочувствие, я бы, наверное, давно с ума сошел от всего этого, — Нассири с благодарностью взглянул на Джин, в глазах его блеснули слезы. — Вы действительно ангел Аллаха, и я не устану повторять это.

Они вошли в ту часть коридора, где располагалась палата Эбаде, и Джин отметила для себя, что охраны у дверей нет. Значит, при желании в палату можно будет проникнуть беспрепятственно. Но сначала она должна осмотреть юношу, у которого отказали почки. Это её врачебный долг.

— Прошу сюда, Аматула, — доктор Нассири распахнул перед ней одну из дверей. — Переоденьтесь в защитный костюм, а потом вместе пройдем к больному.

— Хорошо, Сухраб.

Лучи зависшего над горами солнца с трудом пробивались сквозь плотные матерчатые жалюзи на окнах стерильной палаты. На наклонной кровати полулежал совершенно голый человек, распухший так, что его тело напоминало бесформенную массу. Над кроватью, на каркасе из железных прутьев, висели мощные кварцевые лампы, которые дезинфицировали помещение и заодно согревали больного. Рядом с кроватью стояли два столика: на одном лежали стерильные хирургические инструменты, на другом — медицинские препараты. У двери палаты на табурете сидел кто-то в таком же защитном костюме, как у Джин и Нассири. По наполненным слезами глазам на закрытом маской лице Джин догадалась, что это мать пострадавшего.

— Она уговорила меня разрешить ей побыть рядом с сыном, — шепнул Нассири Джин. — Я не смог отказать. Пусть даже получу за это выговор. Ведь она все ночи напролет проводит внизу, у госпиталя, домой не уходит. Они с сыном местные, из Исфахана, от их дома до госпиталя пешком можно дойти. Спокойно смотреть на её страдания не могу, но и сказать в утешение мне пока нечего. Вот и разрешил посидеть здесь, предварительно нарядив в защитный костюм: пусть хоть с расстояния на сына посмотрит. Кстати, Аматула, у нее вся надежда на вас…

— Сделаю все, что в моих силах, — кивнула Джин, почувствовав, как к горлу подкатился комок.

Нассири подошел к женщине, взял её под локоть, помог подняться с табурета, подвел к двери.

— Посидите пока в коридоре, уважаемая Самаз Агдаши. Врач из миссии, как видите, прибыла, привезла с собой всю необходимую аппаратуру. Сейчас займемся лечением вашего сына. А вы снимите с себя этот неудобный костюм и лучше спуститесь вниз, попейте чаю. Я сообщу вам, когда можно будет вернуться. Сюда, пожалуйста…

Женщина послушно шла за Нассири, опираясь на его руку и с трудом переставляя ноги. Видимо, держалась уже из последних сил. На пороге остановилась, повернулась к Джин и несколько мгновений смотрела на нее темными, полными отчаяния и одновременно надежды глазами. Глазами матери, готовой ради спасения своего ребенка на всё. Джин почувствовала, что еще секунда, и сама расплачется. Но этого допустить нельзя. Нельзя поддаваться эмоциям. Нельзя проявлением сиюминутной слабости лишить материнское сердце надежды.

Передав женщину на попечение проходившей по коридору медсестры, Нассири вернулся к Джин. Вздохнув, признался:

— Жалко мне её. Вдвоем с сыном на свете осталась, муж давно умер. Поздно замуж вышла, поздно родила. Некрасивая, говорит, была и бедная, никто даже не смотрел в её сторону. Только в зрелом возрасте повезло: обратил наконец добрый человек внимание. Думала, всю жизнь теперь счастье будет. Однако муж умер, когда сыну и десяти лет не исполнилось. Растила одна, перебиваясь с хлеба на воду, а теперь вот и над сыном смертельная угроза нависла. Жалко мне её очень, — повторил он. И сокрушенно махнул рукой: — Да всех жалко, чего уж там скрывать. Трудная у нас с вами работа, Аматула.