Роберт Ладлэм - Уик-энд

— А я думаю, что ты все же ошибаешься, — сказал Таннер. — У Дика, как он сам мне говорил, какие-то неприятности в делах. Джой скотски напился. Ну и что?

Остерман перекинул ногу за ногу и выпрямился.

— Ты удивился, увидев меня здесь… Меня привел сюда какой-то смутный инстинкт, ощущение… Я решил, что ты обязательно спустишься. Похоже, что тебе, как и мне, не спится.

— Ты меня интригуешь.

— Я не шучу. Надо бы нам поговорить…

— О чем?

Встав, Остерман остановился рядом с Таннером, глядя на него сверху вниз. От окурка сигареты он прикурил новую.

— Чего бы тебе хотелось больше всего? Я имею в виду для себя и своей семьи?

Таннер с трудом мог поверить, что не ослышался. Остерман начал банальнейшим образом. Тем не менее он ответил так, словно воспринял его вопрос с полной серьезностью.

— Думаю, что покоя. Покоя, хорошей еды, убежища и внутреннего комфорта. Это ты хотел услышать?

— Все это у тебя есть. Во всяком случае, с сегодняшней точки зрения.

— Тогда я не очень понимаю тебя.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у тебя больше нет возможностей стремиться к чему-то еще? Вся твоя жизнь полностью запрограммирована на исполнение определенных функций. Ты это понимаешь?

— Насколько мне кажется, это всеобщий закон. И я не намерен спорить с ним.

— Ты и не можешь спорить. Система не позволит тебе сделать это. Ты подготовлен для выполнения определенных задач; ты приобрел определенный опыт — вот и все, чем тебе придется заниматься весь остаток жизни. И спорить тут не о чем.

— Я был бы никуда не годным ядерным физиком; ты, в лучшем случае, средненьким нейрохирургом… — сказал Таннер.

— Конечно, все относительно, и я воспринимаю это без иллюзий. Я хочу сказать, что нам нами властвуют силы, с которыми мы ничего не можем поделать. Едва мы успеваем достичь профессионализма, как приходит смерть. Мы живем и работаем как бы внутри четко очерченного круга; мы не решаемся переступить его границы хотя бы для того, чтобы осмотреться. Боюсь, что тебе это свойственно еще в большей мере, чем мне. Во всяком случае, с теми деньгами, что у меня есть, я обладаю хоть какой-то возможностью выбора. Но тем не менее деньги… Они нас сковывают по рукам и ногам.

— У меня есть только то, что я сам заработал, и я не жалуюсь. Кроме того, мой риск хорошо оплачивается.

— Но у тебя ничего нет за спиной. Ничего! Ты не можешь встать и громко заявить о себе: это я! Во всяком случае, когда речь заходит о деньгах. Ты бессилен! На тебе висит все то, за что надо платить! — И Остерман широко развел руки, давая понять, что речь идет о доме и участке Таннера.

— Возможно, я и в самом деле не могу… Когда речь идет о деньгах. Но кто может?

Остерман подтянул к себе стул и снова сел. Не отводя глаз от Таннера, он мягко обратился к нему:

— Есть способ. И я готов тебе помочь. — Он остановился на несколько секунд, словно подыскивал слова, и опять заговорил. — Джонни… — Он снова запнулся. Таннер боялся, что у него не хватит смелости продолжить свою речь.

— Продолжай.

— Я пришел к определенным… выводам, и они очень важны! — Теперь Остерман заговорил быстро, слова цеплялись друг за друга.

Внезапно внимание обоих мужчин было привлечено к дому. В спальне Джаннет вспыхнул свет.

— Что там такое? — спросил Берни, не стараясь скрыть своего разочарования.

— Просто Джаннет. Это ее комната. Мы наконец объяснили ей, что, когда она направляется в туалет, надо зажигать свет. А то она на все натыкается, и мы минут двадцать не можем уснуть.

И тут в воздухе раздался вопль. Пронзительный и полный ужаса. Детский крик.

Обежав вокруг бассейна, Таннер влетел в дверь кухни. Крик не прекращался, и во всех трех спальнях зажегся свет. Берни Остерман почти нагнал Таннера, и двое мужчин влетели в спальню девочки. Они так бежали, что Эллис с Лейлой едва успели выбраться из своих комнат.

Джон толчком распахнул двери, не притрагиваясь к дверной ручке. Она распахнулась, и все четверо ворвались в комнату.

Девочка, захлебываясь рыданиями, стояла посреди комнаты над телом уэлш-терьера Таннера.

Собака лежала в луже крови.

Голова ее была отделена от туловища.

Схватив дочь, Джон Таннер вытащил ее в холл. Он ни о чем не мог думать. Мозг его словно оцепенел. Перед глазами стояла лишь та ужасная картина в лесу, которую вызвало в памяти зрелище обезглавленной собачонки. И те странные слова человека в мотеле: «Отрезанная голова говорит о резне».

Он должен взять себя в руки. Он должен.

Он увидел, как Эллис что-то шепчет Джаннет на ухо, покачивая и убаюкивая ее. Он увидел в нескольких футах от себя плачущего Рея и очертания Берни, успокаивающего его.

Наконец он расслышал слова Лейлы:

— Я займусь Джаннет, Эллис. Иди к Джону.

Таннер в ярости вскочил на ноги.

— Если ты притронешься к ней, я убью тебя! Ты слышишь, я убью тебя!

— Джон! — не веря своим ушам, вскрикнула Эллис. — Что ты говоришь?

— Онабыла по другую сторону холла! Ты что, этого не понимаешь! Она была по другую сторону холла!

Остерман рванулся к Таннеру и, схватив его за плечи, прижал к стене. Затем резко ударил его по лицу.

— Эта собака мертва уже несколько часов! Да приди же в себя!

Несколько часов. Не может быть. Это случилось только что. Зажегся свет, и была отрезана голова. Отрезана голова маленькой собачки… А Лейла была по другую сторону холла. Она и Берни. «Омега»! Резня.

Берни покачал головой.

— Мне пришлось стукнуть тебя. Ты был слегка не в себе… Ну соберись же. Я понимаю, это ужасно, просто чудовищно. У меня же у самого дочь.

Таннер попытался сосредоточиться. Сфокусировать зрение, привести в порядок мысли. Теперь все смотрели на него, даже Реймонд всхлипывающий у дверей своей комнаты.

— Тут никого больше нет? — Таннер все еще испытывал шок. Где люди Фассета? О, Господи, где жеони?

— Кого, дорогой? — Эллис придержала его за талию на тот случай, если он снова споткнется.

— Никого нет, — неслышно сказал он.

— Мыздесь. И мы позвонили в полицию. Только что. — Берни положил руку Таннера на перила и, придерживая его, спустил Джона вниз.

Таннер посмотрел на худого, носильного человека, который помогал ему спускаться по лестнице.

Разве Берни ничего не понял? Он же «Омега». И его жена — «Омега»! Он не мог звонить в полицию!

— В полицию? Ты в самом деле ждешь полицию?

— Конечно. Если это шутка, то самая омерзительная из всех, что я видел. Ты чертовски прав — я ее жду. А ты нет?

— Да. Конечно.

Они очутились в гостиной. Командование взял на себя Остерман:

— Эллис, звони еще раз в полицию! Если ты не знаешь номер, свяжись с оператором! — Затем он направился в кухню.

Где люди Фассета?

Эллис подошла к телефону бежевого цвета, стоявшему около дивана. Через секунду стало ясно, что звонить уже не стоит.