Николай Лузан - Фантом

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Тимур и распахнул тяжелую дубовую дверь.

Из глубины комнат потянуло затхлым запахом отсыревшего дерева. Время и безденежье наложили свой отпечаток на дачу Сталина. Рисунок паркета потускнел, и он потрескивал под ногами. Деревянные панели и резные из капа потолки, как лицо старца, избороздили глубокие морщины-трещины. Обивка диванов и кушеток выцвела и потускнела. Батареи телефонов в кабинете и зале заседаний безнадежно молчали.

— Ну и тоска, — заметил Юрий и зыбко повел плечами.

— Пройдемте в другое место, там будет веселее, — предложил Тимур.

— Тимур, мы опоздаем, — напомнил Быстроног.

— Только на пару минут, ребята.

— Если только на пару, — согласился Кочубей.

Они оставили мрачный зал заседаний, вслед за Тимуром обошли дачу, поднялись на летний балкон и вошли в бильярдную. После смерти Сталина в ней мало что изменилось. Мягкий свет светильников матовыми бликами отражался от деревянных из ореха панелей и бортов великолепного бильярдного стола. На экране домашнего кинотеатра, сжавшись в кучку, поеживались их тени. Десяток стульев и круглый стол составляли всю мебель бильярдной. На нем, как по волшебству, появились трехлитровый графин с вином и ваза с фруктами.

— Тимур, зачем? Это лишнее! — возразил Кочубей.

— Мы так не договаривались, Тимур! — тоже пытался протестовать Быстроног.

— Боря, мы в Абхазии или где? — был неумолим Папба и, разлив вино по стаканам, поднял тост: — За друзей! — а когда они выпили, предложил: — А теперь одну партию в бильярд на столе товарища Сталина!

— С удовольствием, но в другой раз, — отказался Кочубей.

— Николай, зачем себе отказывать?

— Коля, быть здесь и не сыграть на бильярде Сталина — грех! — поддался искушению Остащенко.

— Ладно, только блиц! Разбивает хозяин! — согласился Кочубей.

Тимур выставил на стол биток, склонился над бортом и легким, изящным движением закрутил «рыжего». Шар, вскользь коснулся пирамиды, стремительно прокатился по столу и нырнул в левую лузу.

— Мастерский удар! — похвалил Остащенко.

— Да, Юра, нам с тобой тут ловить нечего, — согласился Кочубей и бросил взгляд на часы.

До отлета самолета оставалось всего два часа. С трудом отбившись от предложения Тимура пропустить еще по стаканчику афонского вина, они покинули бильярдную. Он проводил их до машины и в последний момент ухитрился запихнуть им бутыль вина.

Давно уже скрылась за густой зеленой стеной дача Сталина, а в памяти Николая и Юрия все еще звучали слова Тимура: «Я жду вас, ребята! В Абхазии есть все для сердца и души!»

С грустью они покидали этот опаленный войной райский уголок земли, оставляя в нем частичку своего сердца и унося в душе те искренние человеческое тепло и доброту, что нашли в Тимуре, Кавказе и Аттиле. На их долю выпали тяжкие испытания, обернувшиеся потерями близких и друзей, но они не очерствели и не озлобились. Им и тысячам других абхазов, русских и армян, выстоявших и победивших в недавней войне, уже не были страшны ни власть, ни слава, ни богатство. Испив до дна чашу поражений и побед, они теперь твердо знали, что священные слова «Родина» и «Друг» стоят дороже, чем все золото остального благополучного и сытого мира.

В шестнадцать двадцать авиарейс Сочи — Москва приземлился в аэропорту Внуково, Кочубей с Остащенко в числе первых ступили на трап. Весна снова вернулась в столицу, и о былом ненастье напоминали лишь поблескивающие в лучах солнца лужи на бетонке. Пять дней командировки, проведенных в Абхазии, пролетели как один день, и хорошее настроение, с каким они возвращались на службу, не подпортило даже то, что им так и не удалось добыть доказательств шпионской деятельности Стельмаха. Это уже было дело начальства — оценивать результаты их работы, и оно не заставило себя ждать. Зазвонил сотовый телефон Кочубея.

— Здравствуй, Коля, вы где? — с этого начал разговор Гольцев.

— В аэропорту. Грузимся в машину. Быстроног тут столько…

— Мне сейчас не до Быстронога! Немедленно на Лубянку! — оборвал Гольцев.

— Обоим? — уточнил Кочубей.

— Да!

— Виктор Александрович, а может, я один доложу, Юре с «Белорусского» полтора часа до дома добираться.

— Я, кажется, ясно сказал — оба! — категорично отрезал Гольцев.

— Коля, чего это он так? — спросил Остащенко.

— А черт его знает?! Какая-то муха укусила, слушать даже не захотел, — не мог понять такой спешки Кочубей.

— Товарищ подполковник, с двадцать восьмого усиленный режим службы, — напомнил водитель.

— А-а, понятно! С Абхазией про все на свете забудешь, — вспомнил о наступающих майских праздниках Юрий.

На выезде из аэропорта и по дороге в Москву яркие плакаты напоминали о том, как в цветущем и ликующем мае сорок пятого в поверженном Берлине русский солдат поставил победную точку в самой кровавой войне двадцатого века. По-особенному предпраздничная атмосфера ощущалась на Лубянке. Несмотря на то что рабочий день подошел к концу, во внутреннем дворе царила деловая суета: выездные ворота не закрывались, дежурные машины с оперативными группами одна за другой уносились в город и, вгрызаясь в автомобильную лаву, под надрывный вой сирен прорывались к месту очередного тревожного вызова. В самом здании, в коридорах стоял тревожный гул голосов, а в кабинетах раздавались требовательные звонки.

Угрозы террористов Басаева и Умарова «превратить девятого мая Красную площадь в одну братскую могилу» были не пустым звуком. Накануне на подходах к столице оперативно-розыскные группы ФСБ и МВД перехватили двух шахидок-смертниц с полным боевым снаряжением. Чуть раньше в районе Балашихи на заброшенной даче был обнаружен тайник с взрывчаткой. Третьи сутки шел розыск затаившейся в ближайшем Подмосковье крупной группы боевиков. Она, по разведданным ГРУ, после специальной подготовки на тайных базах в Панкисском ущелье Грузии просочилась через границу и в любой момент могла нанести удар.

Поднимаясь по лестнице и ловя на своих загорелых и вызывающе свежих лицах грустные взгляды коллег, Николай с Юрием чувствовали себя без вины виноватыми и в кабинет Гольцева вошли, уже не помышляя об отгуле. Его посеревшее от усталости лицо и осипший голос заставили их подтянуться.

— Виктор Александрович, разрешите доложить о результатах командировки и приступить к работе? — бодро произнес Кочубей.

Тот вяло пожал им руки и мрачно обронил:

— Не мне, Коля, а Сердюку и немедленно!

— Не понял? Я ему все утром из Сухума сообщил? — удивился Кочубей.

— Это у него спрашивайте. Он мне уже телефон оборвал.