Татьяна Устинова - Отель последней надежды

— Это не я говорю, это мне соседи сказали, когда я про мотоцикл стал спрашивать! Нет ли у вас в подъезде кого на мотоцикле! Ну, они мне и сообщили, что в дворничихиной квартире живет один.., мотоциклист!

Почему-то Максим был уверен, что мотоциклист окажется дюжим байкером в бандане, косухе и высоких шнурованных штиблетах, но дверь квартиры на первом этаже открыл бледный худосочный юноша с бородкой и вьющимися волосами, которых было гораздо больше, чем требовалось, из-за чего он напоминал Карла Маркса из сериала «Юность гения».

— Вы ко мне? — спросил он и прищурился на Максима. — Или к тете Ане? Так она здесь не живет давно!

— А вы почему дверь открываете и не спрашиваете, кто пришел? — неприятным голосом начал Максим Вавилов. — Вы что, не знаете, какая у нас криминогенная обстановка?

Юноша вдруг сильно перепугался. Так сильно, что даже сделал попытку закрыть дверь перед самым носом у оперов.

— Так не пойдет! — Максим тихонько приналег плечом и протолкнул юношу внутрь. — Мы все равно уже здесь!

Тот переводил взгляд с одного на другого и отступал в комнату. Впрочем, отступать было особенно некуда — два шага, и стена, заклеенная страшными желтыми обоями. Юноша прижался спиной к стене и выговорил с усилием:

— Это не я! Это не я, говорю же вам!

— Не вы? А кто тогда?! — грозно продолжал Максим Вавилов, наступая на него. Впрочем, наступать было особенно некуда. Два шага, и он очутился почти вплотную к юноше, так близко, что стало видно, как двигается щетинистое горло, как будто он с усилием пытался проглотить собственный кадык.

— Н-не знаю! Я не знаю, может, она сама! Но точно не я! Я когда подъехал, он уже был, и она стояла! А я только подъехал!!

— Все тютелька в тютельку! — с удовольствием сказал за спиной у Максима Вова Бобров. — Слышите, шеф?

— Только не убивайте меня! — тихо попросил юноша. — Прошу, не убивайте! Я могу уехать, прямо сейчас! Я уеду, и никто ничего не узнает! Только не убивайте, мать не переживет!..

— А вы только не плачьте, — попросил Максим Вавилов. — Терпеть не могу, когда дети плачут! Вы в комнату пройдите. Пройдите, пройдите!

Не отрывая спину от стены, юноша бочком прополз крохотный коридорчик, нервно кося глазом на оперов, и все они оказались в комнате, где почти ничего не было, кроме мотоцикла, стоявшего прямо посередине.

Мотоцикл сверкал хромированным железом, усмехался отвратительными и страшными драконьими мордами, источал непередаваемо мужской запах бензина и масла, лоснился кожей сиденья. На полу возле окна на газетах были разложены инструменты, тоже сверкающие и тоже в идеальном порядке, а еще каска, нелепые наклейки, колесные спицы и какая-то мотоциклетная дребедень. Под батареей в уголку скатан тюфячок, и все. Больше в комнате не было ничего. То есть на самом деле ничего!

— Ты кто? — спросил Максим Вавилов, оглядев жилище. — Как тебя зовут?!

— Савченко Василий Игнатьевич.

— А паспорт у тебя есть, Василий Игнатьевич?

Юноша быстро кивнул.

— Покажи, — предложил Максим Вавилов.

Василию Игнатьевичу оказалось девятнадцать лет, и он прибыл из города Саратова, что на Волге-реке.

— Давно приехал? Из Саратова?

— Го.., год скоро, а что?

— Чем занимаешься в столице? Ну, когда голых покойников возле подъезда не находишь?

— Вы меня убьете, да? Я знал, знал!.. Я не хотел! Я ей говорил, что не надо, а она все равно!.. Я ей говорил, что нельзя, а она!..

— Что она?

— Она все равно в милицию позвонила! Я ее просил, чтобы не звонила, а она — нет, нет, мы должны! Дура, блин!! — вскрикнул юноша фальцетом, запустил обе руки в шевелюру и рванул изо всех сил.

Опера переглянулись, и Максим вдруг вздохнул свободнее.

Значит, она звонила в милицию, а этот юноша говорил ей, что звонить нельзя?! Так получается?!

— Вы меня только не убивайте! — причитал Василий Игнатьевич. — Я ее знаю, она на третьем этаже живет, или на втором! Мы ее найдем, а я уеду! Вы ее найдите, а я ни при чем! Я когда подъехал, он уже лежал, а она рядом стояла!..

— Ты расскажи подробно, — посоветовал Вова Бобров. — Что ты кричишь!

— Я не знаю подробно! Я подъехал, а он лежал, а она над ним стояла и все про милицию говорила!

Максим Вавилов обошел мотоцикл, осмотрел со всех сторон — юноша шарахнулся от него, когда он придвинулся слишком близко, — подошел к окну и провел по подоконнику пальцем.

После чего нагнулся, оторвал от газеты, разложенной на полу, изрядный кусок, протер подоконник и сел. И похлопал ладонью о ладонь, стряхивая пыль.

— Ты не правильно рассказываешь, я просил подробно, — доверительно сказал он юноше. — Давай так. Ты где работаешь?

— Нигде!

— Учишься?

— Нет!

— А чем живешь?

— В.., каком смысле, а? Я.., просто живу!

— Отхожий промысел у тебя какой, Василий Игнатьевич?

— А?..

— В смысле, делаешь ты чего?! — повысил голос Максим Вавилов. — Зарабатываешь чем? Мобильники у прохожих тыришь?

— Вы меня только не убивайте, — снова заговорил юноша. Глаза у него были совершенно стеклянные, зрачки расширенные, и Максим вдруг подумал, что он, должно быть, ширяется, но так, по мелочи. — Вы только не убивайте, я не виноват ни в чем, ни в чем! Это все она!! Она уже стояла, когда я подъехал, и хотела милицию вызвать, а я ей не давал, ей-богу, не давал!

— Ты меня слышишь? Деньги на жизнь и на эту пукалку где берешь, Василий Игнатьевич? Или, может, тебе умыться пойти?

— Умыться? — переспросил юноша. — Зачем? Перед смертью?..

Максим отвернулся от него и стал смотреть в окно, на пыльный августовский бульвар, по которому шли мамаши с колясками, старухи с сумками и просто прохожие, и он вдруг подумал, что рабочий день в разгаре, но почему-то никто не работает, а все идут по своим делам по Сиреневому бульвару! Толстая тетка с лотка продавала баклажаны и яркие стручки болгарского перца, к ней стояла небольшая очередь из мамаш и старух, должно быть, дешево продавала!.. Листья летели, и было понятно, что, несмотря на жару, уже август, и лето кончается, и впереди ничего хорошего нету — дожди, мрак, холод, дрожащие на ветру голые ветки, лужи под ногами, мокрые спины и зонты в метро, унылые дни.

«Утро туманное, утро седое, нивы печальные, снегом покрытые. Нехотя вспомнишь и время былое, вспомнишь и лица, давно позабытые!..»

«Возьму Катю, и поедем-ка мы с ней на машине в Питер», — вдруг подумал Максим Вавилов.

Такая красота.

Деревья будут облетать потихоньку, и все вокруг будет красным, багряным и желтым, и пустая дорога вся впереди, как жизнь!.. Мы выедем рано, чтобы долететь до Твери, пока еще не пошли фуры и не вылезли на работу местные запаленные грузовички с полными кузовами картошки и капусты. Мы станем ехать и читать названия деревенек, и они будут нам нравиться — Малые Вяземы, Омутищи, Долгие Бороды! Мы будем болтать, слушать музыку, и все, что мы скажем друг другу, будет нам интересно — мы ведь ничего толком не знаем о том, кто как жил, что делал, что видел, до того, как мы наконец-то повстречались!..