Марио Пьюзо - Первый дон

Веки Лукреции шевельнулись, начали открываться, когда Чезаре провел рукой по ее животу, чтобы успокоить ее, привести в чувство. Их взгляды встретились.

– Тебе лучше? – спросил Чезаре.

– Это какой-то кошмарный сон. Хуан мертв? А отец?

Как перенес это отец?

– Не очень, – хмурясь, Чезаре положил руку на ее живот. – У тебя перемены, о которых мне ничего не известно?

– Да.

– Учитывая, что отец проталкивает твой развод, время не самое удачное. Никто не поверит, что этот свинья Джованни – импотент, и развода тебе могут не дать.

Лукреция села, в голосе брата слышались резкие нотки, он явно выказывал неудовольствие. Мало того, что Хуана убили, так еще и Чезаре разозлился на нее.

– Мое состояние никак не связано с Джованни, – холодно ответила она. – Я спала с ним лишь один раз, в ночь свадьбы.

Чезаре сверкнул глазами.

– Так какого негодяя я должен убить?

Лукреция подняла руку, коснулась щеки брата.

– Ребенок твой, сладенький. Так уж вышло.

Он долго молчал, задумчиво глядя на нее.

– Я должен избавиться от кардинальской шляпы.

У меня не будет внебрачных детей.

Лукреция прижала пальчик к его губам.

– Но твой ребенок никак не может быть моим.

– Мы должны что-то придумать, – ответил он. – Кто-нибудь знает?

– Ни единая душа. Я уехала из Рима, как только поняла, что беременна.

После смерти Хуана Папа затворился в своих покоях.

Несмотря на мольбы Дуарте, дона Мичелотто, Чезаре, всех, кто любил его, отказывался от еды, целыми днями ни с кем не разговаривал… даже с Джулией. Из-за закрытых дверей они слышали, как он молится и просит о прощении.

Но поначалу он тряс кулаком и клял Бога.

– Отец Небесный, какая польза от спасения тысяч душ, если потеря этой, единственной, приносит такую боль? – в ярости вопрошал Александр. – Наказывать меня за потерю добродетельности, лишая жизни сына, несправедливо. Человек слаб, а Бог должен быть милосердным!

У него словно помутился рассудок.

Кардиналы, которым он благоволил, по очереди стучались в его покои, просили дозволения войти, помочь ему в его страданиях. Вновь и вновь он гнал их прочь. Наконец из-за двери донесся крик: «Да, да. Господи, я знаю… твой сын тоже стал мучеником…» – и на два дня воцарилась тишина.

Когда Александр, бледный и исхудавший, открыл, наконец, двери, душа его, похоже, обрела покой.

– Я поклялся Мадонне реформировать церковь, – сообщил он тем, кто ждал его появления, – и начну немедленно. Созовите консисторию [10] [10] Консистория – совещание при Папе Римском. , чтобы я мог обратиться ко всем.

Папа объявил о своей любви к сыну и признался присутствующим, что отдал бы все семь тиар, если б этим смог вернуть ему жизнь. Но поскольку такое невозможно, он возьмется за реформирование церкви, потому что смерть Хуана открыла ему глаза и напомнила о собственных грехах.

Душевная боль слышалась в каждом слове Александра, он признавал и собственную греховность, и греховность семьи и клялся вернуться на путь истинный. Сказал всем кардиналам и послам, что своим поведением оскорблял небеса, и попросил незамедлительно образовать комиссию для выработки предложений по реформированию церкви.

На следующее утро Папа отправил письма христианским правителям, в которых сообщал о случившейся трагедии и осознании необходимости реформ. Никто не сомневался в искренности намерений Александра, по всему Риму звучали сочувственные речи, и даже его заклятые враги, кардинал делла Ровере и пророк Савонарола, прислали письма с соболезнованиями.

Казалось, что христианский мир стоит на пороге новой эры.

Александр все еще оплакивал Хуана, поэтому Дуарте пришел к Чезаре Борджа с предложением после отъезда из Неаполя, где тому предстояло помазывать короля на престол, заглянуть во Флоренцию, в которой во время французского нашествия изменилось слишком многое.

И теперь, чтобы укрепить отношения между законодательным собранием города, Синьорией и Папой, оценить возможность восстановления власти Медичи и опасность, исходящую от пророка Савонаролы, требовался надежный человек, способный отсеять правду от слухов, которые достигали Рима.

– Говорят, – инструктировал Дуарте Чезаре, – что влияние этого доминиканского монаха в последние месяцы значительно усилилось, что он настраивает народ Флоренции против Папы, требует проведения кардинальных реформ, – Папа уже отправил во Флоренцию интердикт [11] [11] Интердикт – в католицизме временный запрет совершать богослужение на какой-нибудь территории. , в котором указывалось, что монах не должен проповедовать, если он и дальше будет подрывать веру людей в Папу. Савонароле предписывалось прибыть в Рим на встречу с Папой, а флорентийским купцам Папа грозил санкциями, в случае если они и дальше будут слушать проповеди монаха. Однако ничто не могло остановить фанатичного пророка.

Наглость и самодовольство Пьеро Медичи вызвали возмущение как граждан Флоренции, так и придворных.

Пламенные речи Джироламо Савонаролы только усиливали всенародный гнев. Растущее богатство купцов, которые ненавидели Медичи и чувствовали, что их деньги дают им право голоса в делах Флоренции, также представляло угрозу власти Папы.

Чезаре улыбнулся.

– Можете ли вы гарантировать, друг мой, что меня не убьют в этом славном городе? Возможно, они захотят преподать Папе наглядный урок. Мне говорили, что в своих речах, обращенных к гражданам Флоренции, пророк заявлял, что я представляю собой не меньшее зло, чем мой отец.

– У тебя там есть как друзья, так и враги, – заметил Дуарте. – И даже союзники. Хотя бы этот блестящий оратор Макиавелли. Сейчас, когда папство ослабело, как никогда нужен острый глаз, способный отличить истинные опасности, грозящие семье Борджа, от ложных.

– Я понимаю вашу тревогу, Дуарте, – кивнул Чезаре. – И если смогу, посещу Флоренцию после того, как закончу в Неаполе все дела.

– Кардинальская шляпа защитит тебя, – заверил его Дуарте. – Даже от фанатика-пророка. Нам нужно точно знать, в чем он обвиняет в своих речах Папу, чтобы отреагировать должным образом.

Вот так, из опасения, что Медичи могут потерять власть, а вновь избранный состав Синьории может оказаться враждебным Папе, Чезаре согласился побывать во Флоренции, чтобы понять, как переломить ситуацию в пользу Рима.

– Я поеду туда, как только смогу, – пообещал он. – И сделаю все, как вы просите.

Никколо Макиавелли только что вернулся из Рима, где в качестве эмиссара Синьории участвовал в расследовании убийства Хуана Борджа.

И сейчас стоял в огромном зале палаццо делла Синьора, украшенном великолепными гобеленами и бесценными картинами Джотто, Боттичелли и многих других художников, подаренными Синьории Лоренцо Великолепным. Сидя в большом, красного бархата кресле, среди еще восьми членов Синьории, нервно ерзая, стареющий президент внимательно слушал доклад Макиавелли.