Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

— Но кому это было нужно? Ничего не понимаю.

Ванда представила себе Гертельсмана в компании братьев Цуриковых, известных как Три поросенка, или просто Свины. На всех трех были заведены дела, некоторые из них были висяками. Они редко могли собраться вместе, если только это не был зал суда, потому что, как правило, хотя бы один из них сидел в тюрьме. Но подобное пребывание за решеткой обычно имело для троицы освежающий эффект и продолжалось оно недолго. Формально же они владели сетью автозаправок в Южной Болгарии. Не гнушались ничем, что могло бы принести им доход, пусть даже и небольшой, и часто делали черную работу вместо других. По сути, если исключить их внешний вид, то это были не «свины», а мерзкие, злые гиены.

— Ты опять меня перебиваешь, — разозлился Бегемот. — Еще раз перебьешь, вообще откажусь рассказывать.

— Ладно, ладно, молчу.

Бегемот самодовольно усмехнулся.

— Речь идет о рекламном трюке. У того швейцарца вроде как есть издательство, и оно издает его книги. Но продажи падают, книги никто не покупает. И этот швейцарец решил сымитировать похищение в надежде, что поднимется шум во всем мире, и продажи сразу вырастут. Если ты меня спросишь, полная чушь. Ну так вот, Свины согласились. Но мой шеф каким-то образом узнал о сделке и решил их обскакать. Электрод уже давно имеет на них зуб, потому что когда-то они убрали одного типа, который был ему должен много баксов. И он бы их вернул, если бы Свины не вмешались. Электрод тогда потребовал с них деньги, но они над ним посмеялись. Шеф, однако, решил не лезть на рожон, а выждать удобный момент. Как только он узнал о швейцарском заказе, приказал действовать. А швейцарец вдруг поменял условия и за это набросил еще пятьдесят кусков сверху. С головы Гертельсмана и волос не должен упасть. Но чтобы все было достоверно, им нужен был дублер. И вот тут-то становится интересно, потому что швейцарец не хочет просто кого-нибудь, а чтобы был настоящий, то есть, тоже писатель, который должен притвориться другим писателем. С одной стороны, все должно быть естественным, а с другой — чтобы об этом не узнали. Я, если бы это делал, пригласил бы актера. Но тот, по-моему, настаивал на писателе. Насколько мне известно, договорились, что за это писателю издадут книгу на английском. Если меня спросишь, полная хрень. Кому сейчас нужна книжка на английском? Но тот очень настаивал на своей идее. Сама понимаешь: кто платит, тот и заказывает музыку. Так Свины вышли на Войнова. Его жена — двоюродная сестра их матери, или что-то вроде этого. Они связали его с швейцарцем, он одобрил, все тип-топ. Ну, а потом ты знаешь, что произошло. Только два небольших уточнения: заказ приняли мы, а не Свины. И второе: пришлось освободиться от Войнова.

— И они уступили вам заказ просто так? Без ничего?

— Почти. Не знаю, ты слышала про автозаправку у Свиленграда, которую взорвали на прошлой неделе? Если сюда прибавить и пятьдесят дополнительных кусков, которые отсчитал швейцарец, то аргумент весомый, правда? К тому же Свины, они и есть свины — что бы ты им ни предложил, они похрюкают, похрюкают, а потом сожрут. Потому что на всех остальных заправках сама знаешь, какой китайский Новый год можно было бы организовать!

— А Войнов?

Бегемот вздохнул и потрогал разбитую бровь.

— С ним вышла накладка. Противно, но такие вещи случаются. Я, как ты сама догадываешься, там не был. Не люблю руки марать, да и отвечаю я совсем за другое. Ты же знаешь, каждому свое. Короче, у него в какой-то момент сдали нервы. Поднял крик, начал пугать, что напишет бестселлер о том, как его похитили, и всех нас упрячет за решетку. Ну, парни разозлились и прикончили его. Просто он сдрейфил. Почувствовал, что не Свины его пасут, вот и ударился в панику. А нашим скотам много ли надо. Электрод сейчас бесится, что они все испортили. Он потому так рвался выполнить заказ, что ему казалось, что все на мази. Все чисто… Но меня это не касается, и слава богу.

Ванда взглянула на его ботинки — они выглядели ужасно дорогими и уродливыми.

— Это все?

Бегемот кивнул.

— Потрясная история, ничего не скажешь. Просто даже не верится, что у тебя так работает фантазия, Бегемот. Ты явно перепутал профессии. Только я не понимаю, почему ты думаешь, что я так легко куплюсь?

— Я рассказал тебе чистую правду. Но если моя история, как ты ее называешь, тебе не годится, ничего другого для тебя сделать не смогу. Я думал, ты умнее.

— И я думала, что ты умнее, но вот ошиблась. По правде говоря, не понимаю, зачем тебе нужно было проникать в квартиру и столько времени меня ждать, чтобы потом вешать мне лапшу на уши. У нас есть убитый, скорее всего, совершенно невинный человек, и бесследно исчезнувший нобелевский лауреат. А ты несешь о каких-то заправках, рекламных трюках, свиньях, дублерах и черт знает еще какой бред. Кроме того, если даже половина из того, что ты тут наговорил, правда, то я должна тебя арестовать за соучастие в убийстве.

— И что ты от этого выиграешь? Или ты думаешь, что выставишь меня перед судом, и я тут же заговорю? Да я даже не дойду до суда. Мне не позволят! Неужели ты не понимаешь, что я — уже персона нон грата, и единственное место, куда я могу отправиться после того, как уйду отсюда, это аэропорт.

— Что ж ты сразу не поехал в аэропорт?

Бегемот поднялся.

— Ну, раз так…

Ванда, однако, не сдвинулась с места. Он уже вышел в коридор, когда она крикнула вслед:

— Доказательства, Бегемот. Мне нужны доказательства. Хоть одно.

Бегемот вернулся и остановился в дверном проеме, облокотившись о притолоку.

— Хорошо. Я тебе расскажу еще одну историю. И если она тебя тоже не убедит, ну тогда не знаю.

Ванда промолчала.

— Ты вот не спросила, почему я вдруг решил прийти и дать тебе всю эту информацию. Я знаю, что ты обо мне думаешь, и ты, наверное, права. Я также знаю, ты считаешь, что все, что я тебе тут рассказал, — туфта, но здесь ты не права. Все сказанное — чистая правда от первого до последнего слова. И если Электрод узнает, где я и что делаю в этот момент, то могу тебя заверить, что завтра утром я никуда не улечу. Впрочем, может быть, он и знает. С ним никогда нельзя быть ни в чем уверенным.

Бегемот замолчал. Выглядел он грустным, если такой человек вообще может грустить.

— Во всяком случае, он знал, что я вам стучу. Только не уверен, с каких пор — с самого начала знал или с недавнего времени, но это по большому счету не имеет значения. Так же верно то, что ему я обязан всем, что у меня есть, кроме одного: у меня никогда не было семьи. Я никогда ничего от него не скрывал, по крайней мере, до того момента, когда уже не мог не скрывать. К тому же я стал информатором не по собственному желанию, а потому, что вы меня прижали. Электрод знал, что случилось с братом… да и вообще. Мог и догадаться. Думаю, мог, если бы это его касалось.