Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

— Я уже придумала, — уверенно сказала Ванда, хотя это было не совсем так. — Кроме того, мне поможет твой друг Отто Бирман, если я правильно запомнила его имя.

И она ему улыбнулась самой обольстительной улыбкой, на которую была способна.

— Интересно, — усмехнулся Крыстанов. — Я подозревал, что ты захочешь чего-то подобного. Еще, небось, попросишь тебя прикрыть, чтобы никто не догадался, где ты и что делаешь?

Ванда кивнула.

— Так вот, значит, почему ты льнула ко мне там, за фикусом… А я уж было подумал, что ты и впрямь ко мне неровно дышишь.

Он произнес это с таким строгим видом, что Ванда не поняла, шутит он или говорит серьезно.

— Я хотела перед тобой извиниться…

— Ну да, так я тебе и поверил.

— Честно.

— Знаешь, Ванда, с некоторых пор я что-то перестал тебя понимать.

«Вот этого я и опасалась больше всего», — подумала она и закусила нижнюю губу.

Он всегда старался докопаться до сути, найти вроде как рациональные объяснения, которые, в сущности, ничего не объясняли и без них можно было спокойно обходиться. Крыстанов не признавал элементарные человеческие желания, необъяснимую интуицию или смутные импульсивные всплески. Во всем он искал мотив, иначе они не имели права на существование.

Но как бы ей ни хотелось дать ему объяснение, она не могла, потому что его у нее не было. Она могла бы оправдаться, но не связно объяснить.

«Нужно убраться отсюда хоть на один день, иначе я сойду с ума, — сказала она себе. — Вот он, мой личный мотив, если уж на то пошло. Кроме того, я хочу закончить расследование так, как я считаю нужным. Все равно, это уже конец. А в последнее время меня обложили со всех сторон. Наверное, мне уже нет места в Системе. Это уже не мое».

У нее имелась куча аргументов, но она так и не посмела сообщить ему хотя бы один из них. Крыстанов ее бы тут же разнес. Он бы и слушать не стал ее оправдания, отбросив их, как выбрасывают опасную детскую игрушку.

К счастью, она не сказала ему о билете, но он и не спросил. Вероятно, при всей принципиальности, он все же решил проявить благоразумие, проведя внутреннюю границу между сведениями, которые он хотел знать, и теми, которые его не интересовали.

«Вопрос самосохранения», — сказала себе Ванда.

Ведь если случится провал, нечего гореть всем. Но какой может быть провал?

Поездка и вправду будет частной. Она все больше и больше в это верила.

— Не знаю, отдаешь ли ты себе отчет, — заговорил Крыстанов, словно прочитав ее мысли, — какому риску ты подвергаешь всех нас. Получается, что ты позволяешь преступному элементу тобой манипулировать, проявляя готовность участвовать в чем-то, что я не могу определить иначе, как его личную месть.

Ванда сглотнула. С последним обвинением она не могла согласиться.

— Он наш информатор, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Не думаю, что он мною манипулирует, просто потому, что у него сейчас нет интереса это делать. Он хочет, чтобы мы провели расследование, собрали доказательства и упекли Электрода и его кампанию туда, где им место. Совсем случайно этот его интерес совпадает с нашим. А мстит он таким образом или нет — это отдельный вопрос, который, я думаю, не должен нас волновать.

— Мы просто делаем свою работу, так? — с иронией в голосе спросил Крыстанов.

— Вот именно, — серьезно ответила Ванда. — И может быть, пора хоть ненадолго перестать думать о себе и нашем любимом ведомстве, а просто всецело сосредоточиться на конкретном деле.

В комнате воцарилась тягостная тишина, словно кончился воздух. А за окном все так же буйствовало майское утро, заражая своим оптимизмом все вокруг, будто там был совсем иной мир.

Ванда бросила взгляд за окно.

«Нет, — сказала она себе, — не там, а тут совсем иной мир».

— Хорошо, — сказал, наконец, Крыстанов. — Постараюсь тебе помочь, насколько смогу, но не потому, что принимаю твои аргументы, а просто потому, что все еще считаю, что мы — очень даже неплохая команда, и вообще… Я дам тебе телефон Отто Бирмана, позвони ему и объясни, что тебе от него нужно. Можешь сказать, что звонишь от моего имени. Но не требуй от меня, чтобы я сам ему звонил и убеждал его в том, что мне кажется сомнительным. Что же касается другого, я прикрою тебя до вторника. Больше не могу. Если случится провал…

— Не случится.

— Надеюсь. Раз ты полностью доверяешь своему информатору…

Ванда не отреагировала.

Крыстанов открыл ящик стола, порылся там, достал визитку и подтолкнул ее к Ванде.

Это была визитная карточка Отто Бирмана.

— Мне нужно в лабораторию, — поднялся он с места. — Отто от меня привет.

И прежде, чем Ванда успела его поблагодарить, он уже вышел из комнаты.

Инспектор Отто Бирман из Федеральной криминальной полиции показался Ванде странным человеком. Вначале она даже подумала, что он не говорит по-английски, потому что на протяжении всего времени, пока она пыталась объяснить ему, зачем он ей понадобился, Бирман молчал, не подавая никаких признаков, что вообще ее слушает. И только когда она назвала фамилию Крыстанова, инспектор издал какой-то особенный звук, что, явно, должно было означать одобрение.

— А, мой друг Крыстанов, — оживился он. — Я его должник. Разумеется, я вам помогу. Только сообщите мне, когда вы прибудете, я встречу вас в аэропорту.

На самом деле, его английский был довольно сносный, хотя говорил он с сильным акцентом. А когда Ванда попросила его забронировать ей номер в каком-нибудь недорогом отеле, Бирман заявил, что она может остановиться у него дома: он располагает гостевой комнатой и прочее.

В очередной раз Ванда удивилась контактам Крыстанова. Глядя на него, нельзя было сказать, что он слишком уж общительный человек, но тем не менее, он везде успевал установить связи, и не только профессиональные.

«В отличие от меня, — подумала Ванда. — Я никуда не езжу и ни с кем связи не устанавливаю».

Она не могла сказать, что лучше.

В обед Ванда позвонила в аэропорт и попросила соединить ее с представительством швейцарских авиалиний, как ей велел Бегемот. Билет на ее имя был зарезервирован. Она должна была вылететь в Цюрих в 17.10 в воскресенье, а вернуться в Софию в 19.45 в понедельник.

Ей даже не верилось, что все складывается так удачно. Это можно было истолковать как знак, что наконец она приняла правильное решение.

Или как одно из тех, вроде бы благоприятных, знамений, которые, в сущности, предвещали конец света.

Итак, только что она сама себя направила в командировку, не спрашивая разрешения у начальства.

При мысли о предстоящей поездке ей стало хорошо на душе. Она постаралась не думать о том, что поездка будет короткой, и что она едет туда по работе, причем неприятной, рискованной и с непредсказуемым концом.