Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

— У меня есть план.

— Это хорошо. Иначе будет жалко, если все окажется напрасным. Если же тебе удастся, то мы могли бы осуществить совместное расследование. В таком случае мы сможем помочь вам намного больше. А вы — нам.

— Это было бы чудесно. Но отнимет много времени, — вздохнула Ванда.

— По-другому никак. А ты что, торопишься?

Да нет, она не торопится. Просто время поджимает. Но это она ему объяснить не могла.

Она не могла сказать ему, что все может кончиться уже завтра. И даже, если ее не уволят, жизнь уже не будет такой, как раньше. Она изменится, причем очень скоро.

И не потому, что я тороплюсь. А просто так распорядилась судьба.

Они допили бутылку вина, которую заказали раньше, и обсудили некоторые подробности завтрашних действий. Вав обычно появляется в агентстве в ранние послеобеденные часы. Отто Бирман отвезет ее туда и подождет, но входить в агентство не будет.

Весь остаток вечера они проговорили о работе своих ведомств, о том, кто сколько получает, поговорили и о Крыстанове, поскольку это был единственный человек, которого оба знали.

Потом они молча шли к дому Бирмана, потому что все общие темы были исчерпаны. Неожиданно Отто остановился посередине тротуара и, не глядя на нее, сказал:

— Извини, Ванда, я понимаю, что я не особенно хорошая компания, но я теряюсь в присутствии женщин. Даже когда они полицейские. Так что, уж прости.

Ванда не нашлась, что ему ответить. Выпитое вино кружило ей голову, а незнакомые улицы, по которым они шли, будоражили воображение.

Маленький светловолосый мужчина вел ее в ярко освещенную чужую ночь, и она шла за ним.

Как легко, когда тебя кто-то уверенно ведет и тебе ни о чем не надо думать.

По крайней мере, хоть один вечер никто ничего от тебя не требует и ни в чем не обвиняет, и ты сама себя ни о чем не спрашиваешь.

Она здесь, и не имеет никакого значения, ошибка это или нет.

Отто Бирман открыл дверь и пропустил ее вперед.

Они были одни в полупустой квартире с высокими потолками. Абсолютно одни среди коробок с неразобранными вещами.

Она давно уже проснулась, но продолжала лежать в широкой жесткой кровати Отто, наблюдая за тем, как невзрачное серое утро нерешительно пробирается во внутренний двор, куда выходило окно спальни. Дом постепенно наполнялся звуками и шорохами, которые слышались как бы издалека, словно шли снаружи.

Она даже не взглянула на часы, которые вчера оставила на тумбочке у изголовья. Наверное, было шесть часов, а может быть, и меньше. Сегодня утром это не имело никакого значения. Ванде было уютно в чужой постели, возможно, из-за пухового одеяла и мягкой подушки, а может, просто оттого, что она уже давно не проводила ночь рядом с другим человеком.

Наверное, она задремала, потому что не слышала, когда вошел Отто. Открыв глаза, она увидела его стоящим в махровом халате перед раскрытым шкафом. В маленькой спальне он не выглядел мелким, но его голые тонкие ноги, выглядывавшие из-под халата, пробудили у нее в душе необъяснимую тревогу.

Ванда подумала, что не совсем воспитанно исподтишка рассматривать его, поэтому сказала:

— Доброе утро!

Отто Бирман обернулся и смущенно улыбнулся:

— Извини, я не хотел тебя будить. Просто вчера забыл достать из шкафа свою одежду. Ты хорошо спала?

— Спасибо, я отлично выспалась. А ты как, на диване?

— Очень хорошо.

Ванда немного приподнялась на подушке, подтянув одеяло к подбородку.

— Извини, что выгнала тебя из собственной спальни. Я могла бы спать на диване, для меня это не представляет проблемы.

— Нет, не могла, — ответил Отто, пытаясь аккуратно снять с плечиков бледно-розовую рубашку, чтобы не помять ее.

— Если бы я знала, что у тебя нет гостевой комнаты, я бы остановилась в гостинице.

Отто многозначительно посмотрел на нее:

— У меня есть гостевая комната. И ты в ней сейчас находишься.

Потом он вышел так же тихо, как и вошел. Ванда, подумав еще несколько секунд, решила, что неудобно вертеться у него под ногами, когда он собирается на работу, а потому снова нырнула под одеяло и закрыла глаза. Было приятно так лежать, прислушиваясь к звукам, долетавшим из кухни инспектора Бирмана.

Спустя некоторое время она услышала, как закрылась входная дверь. Нужно было встать и начать свой собственный день, но желание еще понежиться в постели оказалось сильнее. Этот день был важным, может быть, самым важным за весь период расследования. Она ведь для этого и приехала сюда, чтобы найти подтверждение тому, о чем рассказал Бегемот, взяла на себя риск, но сейчас ей не хотелось ни о чем думать. Она чувствовала себя, как на отдыхе.

Из спальни маленького русого мужчины все то, что она ненадолго оставила где-то там, далеко, выглядело несущественным. Все страхи, которые должны обрушиться на нее сразу после возвращения, казались эфемерными. Чужая страна обостряла ощущения и убаюкивала мысли, заставляя воспринимать мир более интересным, чем он был на самом деле. Здесь даже воздух казался другим, хотя, наверное, он и был другим, так как Альпы находились всего в тридцати километрах отсюда.

Она могла позволить себе погулять в парке напротив или съесть сэндвич в каком-нибудь кафе поблизости.

А может, остаться здесь навсегда? Поступит на работу в швейцарскую полицию, выучит язык, спустя какое-то время как-нибудь устроит свою жизнь — и бог с ними, со всеми. Пусть в Болгарии сами решают свои проблемы — кто как может. Генри, наверное, умрет в своем террариуме от голода. Для матери что-нибудь отыщут — или дом престарелых, или какое-то учреждение, где содержат таких, как она, которые тем или иным способом испортили жизнь другим, а теперь доживают последние дни в одиночестве.

Разумеется, она будет посылать деньги. Швейцарские франки помогут ухаживать за матерью, как за королевой. Она купит ей мобильный телефон, чтобы регулярно слушать ее молчание, отвечая бессмысленной, нелепой болтовней, стараясь заглушить чувство собственной вины. Ванда обязательно выстоит. Она ни за что не вернется туда, не позволит поглотить себя тому, что давно уже поглощало людей рядом с нею. Этого «нечто» люди так боялись, что не смели называть его вслух.

«Только время зря теряю, — сказала она себе и сладко потянулась. — По сути, сколько я себя помню, только это и делаю, с той только разницей, что сейчас это не имеет никакого значения».

В половине десятого она наконец встала.

В кофеварке остывал кофе, оставленный для нее. А на тарелке лежали два, тоже уже остывших, поджаренных хлебца.

«Как дома», — подумала Ванда, съев один хлебец, даже не потрудившись намазать его маслом.

Помимо завтрака, Отто оставил ей подробную карту города, на которой были нанесены все наиболее важные достопримечательности. Самую важную точку он нанес собственноручно, написав: «Ты здесь». Рядом с картой лежала записка — вырванный лист из тетрадки, на котором была написана и подчеркнута одна-единственная фраза: «Будь готова в 14.00».