Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

Ванда налила себе холодного кофе в чашку, которую нашла рядом с раковиной, и принялась изучать карту. Но это занятие ей быстро наскучило. В городе было много достопримечательностей, но она их так и не увидит. Когда самолет заходил на посадку, она разглядела внизу озеро, чье название запомнила, потому, что оно совпадало с названием города, а также реку Лиммат, о которой до вчерашнего вечера даже никогда не слышала. Этого ей было достаточно. К тому же квартира Отто находилась довольно далеко от центра, и она бы никуда не успела.

Тот факт, что он оставил ей карту, она восприняла как своеобразное приглашение совершить прогулку. А потому быстро приняла душ, оделась и, сложив карту в сумку, направилась к двери, решив провести оставшиеся до встречи два часа где-то в городе. Но дверь оказалась заперта на ключ, а запасного она нигде не увидела. Ванда осмотрелась вокруг, даже вернулась в кухню, но ключа так и не нашла.

Она не могла поверить: очаровательный хозяин ее просто-напросто запер.

Сначала она очень разозлилась, но поостыв, сочла, что ей все равно. Решила включить телевизор, но нигде его не увидела. В гостиной посередине комнаты стоял лишь диван, на котором, как видно, спал Отто Бирман. Она уселась на диван, скрутила из записки, которую он ей написал, пепельницу и закурила. Она не держала сигареты во рту около двенадцати часов.

В приоткрытое окно, выходившее в парк, доносилось пение птиц.

А может быть, это ей наказание за отвратительные мысли сегодня утром.

Вот только наказание она получила из рук добродушного и не умеющего обращаться с женщинами инспектора Бирмана.

Ровно в два часа тридцать семь минут машина Отто остановилась в одной из боковых улочек, выходивших к реке. Всю дорогу они проделали молча. Он сконфуженно молчал из-за того, что закрыл ее на ключ, а она — от того, что он переживает, и это в очередной раз заставило ее почувствовать себя так, будто она ему навязалась. Перед тем, как расстаться, они сначала договорились, что через час Отто заберет ее с этого же места, но потом он решил остаться и ее ждать.

Ванда дошла до реки, потом повернула по направлению к озеру, как ей объяснил Отто, и пройдя несколько сотен метров, оказалась перед нужным ей зданием. У входа была прикреплена небольшая металлическая табличка, на которой рукописным шрифтом значилось: «Вав, литературное агентство». Здание было старым. В обширном вестибюле за огромным письменным столом одиноко сидела консьержка с седыми волосами и пронзительными голубыми глазами, которая спросила ее, чем может быть ей полезна.

— Мне нужно поговорить с господином Робертом Вавом, — сказала Ванда.

— А вам назначено?

— Нет.

— Тогда боюсь, что это невозможно.

Несмотря на очень мелодичный голос, тон консьержки был холодным и ровным, как стекло.

— А могу я поговорить с его секретаршей?

Женщина за письменным столом несколько поколебалась. Потом подняла трубку телефона, нажала на какую-то кнопку и стала ждать. Ожидая, она рассматривала Ванду, и в ее глазах читалось откровенное неодобрение. Когда ей ответили, она сказала несколько слов по-немецки, из которых Ванда ничего не поняла, потом с тем же молчаливым укором в глазах протянула трубку ей.

— Мне нужно поговорить с господином Робертом Вавом, — повторила Ванда и добавила: — Немедленно.

— По какому вопросу? — поинтересовались на другом конце провода.

— По личному.

— Господин Вав не принимает по личным вопросам.

— Передайте ему, что с ним хочет разговаривать вдова болгарского Гертельсмана.

— Что? Чья вдова?

— Передайте ему именно так, как я сказала: вдова болгарского Гертельсмана.

В трубке наступило молчание — верный признак того, что ее записывают.

— Минуточку.

Секретарша закрыла телефон, и Ванда тоже опустила трубку на рычаг.

Через минуту телефон зазвонил.

— Господин Вав вас примет. На ресепшене вам объяснят, как к нему пройти.

Приемная, куда ее ввели после того, как она добралась до третьего этажа, была обставлена дорого и элегантно. В этой нарочито простой обстановке было достаточно уютно, чтобы человек без напряжения провел в ней час-другой, но не настолько комфортно, чтобы захотелось остаться надолго. Из окна было видно озеро. На стенах висели фотографии нобелевских лауреатов, которых агентство выпестовало на протяжении сравнительно недолгого периода своего существования. За исключением одного-единственного портрета, все они принадлежали мужчинам. Несколько имен Ванде были знакомы, но были и такие, о которых она вообще никогда не слышала. Хотя этот факт вряд ли взволновал бы лауреатов, узнай они о нем. Все лауреаты смотрели на нее строго и, как ей показалось, даже несколько скованно, хотя в глазах у некоторых, явно в момент съемки, все-таки промелькнула искорка самоиронии.

«Передовой отряд, — подумала Ванда. — Бедные люди!»

Ей пришло в голову, что нобелевские лауреаты, подобно каторжанам, обречены влачить бремя славы до конца своих дней без права на помилование.

Один из них был Эдуардо Гертельсман.

Когда дверь в другом конце приемной открылась, чтобы кого-то впустить, она все еще разглядывала портрет.

— Это настоящий, — вместо приветствия сказал вошедший. — С кем имею честь?

— Я Евдокия Войнова, — ответила Ванда, протягивая ему руку.

Мужчина слегка пожал ее и тут же выпустил, словно боясь обжечься. Его пальцы были удивительно тонкими и холодными, какими-то бескровными.

— Примите мои соболезнования по поводу кончины вашего супруга. Какой нелепый инцидент!

Ванда внимательно посмотрела на него.

— Вы прекрасно знаете, что речь не идет об инциденте.

— А о чем, по-вашему? Всегда, когда погибает человеческое существо из-за того, что материализовался определенный риск, в конечном итоге мы говорим об инциденте.

Роберт Вав уселся в кресло спиной к окну и скрестил длинные, тощие ноги. Он был одет в черный костюм и белую рубашку без галстука. И так как свет шел сзади, вся его фигура походила на большую, мрачную тень.

«Он похож на похоронного агента», — отметила Ванда, поудобнее устраиваясь на диване напротив него.

— Если бы речь шла об инциденте, вы бы сейчас не сидели здесь, — сказала она.

— А вы не допускаете, что я здесь именно потому, что считаю произошедшее как раз инцидентом? Или, по-вашему, я напрочь лишен всех человеческих чувств, в том числе, и чувства сопричастности?

— Честно говоря, господин Вав, я вообще не имею о вас представления и не хочу иметь. Я приехала к вам только для того, чтобы узнать правду.

— Как интересно! А о какой правде идет речь, позвольте узнать?

— Правду о смерти моего мужа, Асена Войнова.

— Я слышал, что он погиб при нелепых обстоятельствах, но подробности, к сожалению, мне не известны. Конечно, жаль. Он был интересным писателем. Мое агентство могло бы помочь ему сделать карьеру, подняв ее на гораздо более высокий уровень, если бы не эта трагическая случайность. Впрочем, это могло бы стать более серьезной темой разговора между вами и мной. Ведь вы, как я понимаю, являетесь его наследницей и преемницей его авторских прав.