Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Да только как раз тут-то Горка и не угадал. Потому что ближе всех к нему (и не случайно) стоял не кто-нибудь, а Сухой — обладатель черного пояса, чемпионских титулов и прочей дребедени, про которую Ульянов в жизни своей слыхом не слыхивал. Таких бойцов, как Сухой, Горка видел разве что по телевизору, да и то крайне редко — когда телевизор работал, когда Горка находил время его смотреть и, наконец, когда бывал достаточно трезв, чтобы хоть что-то в нем разглядеть. А поскольку показывали таких бойцов только в неправдоподобных фильмах про заграничную жизнь, в реальность их существования Горка Ульянов, как и все прочие волчанцы, не верил ни на грош. Поэтому, когда Сухой встретил его атаку в своей фирменной манере, Горка просто не понял, что, собственно, произошло.

Каким-то непостижимым образом миновав глотку, которую должен был взрезать до самого позвоночника, Горкин нож, опять же как живой, вырвался вдруг из его руки, пулей пролетел по траектории, заданной хозяином в начале замаха, с треском вонзился в бревенчатую стену и застрял там, зло, с низким глухим гудением, вибрируя. Горка этого не видел, потому что сам в это время летел в противоположную сторону, ничего не чувствуя и не замечая, кроме странного онемения во всем теле и мельтешивших перед глазами разноцветных звездочек. Пролетев, сколько было ему отмерено, Горка сгреб с комода встретившийся на пути телевизор и вместе с ним, грохоча, обрушился в угол, где и замер.

Некоторое время московские гости молча, с невольным уважением смотрели то на Сухого, то на торчащий в стене нож, то на Горку. Потом Орлик кашлянул в кулак и, закидывая за спину так и не пригодившийся автомат, негромко сказал, адресуясь к стоящему в расслабленной позе каратисту:

— Ну, ты, брателло, того. Просили же тебя — поаккуратнее!

— Да в порядке он, — с брезгливой миной вытирая полой куртки ребро ладони, вошедшее в соприкосновение с Горкиной телогрейкой, успокоил присутствующих Сухой. — Дайте человеку хотя бы разобраться, на каком он свете.

И оказался прав. Не прошло и тридцати секунд, как торчащие из кучи тряпья рыжие кирзовые сапоги зашевелились, скребя рантами по грязному полу. Из угла послышалось кряхтение, какое-то хлюпанье и невнятное бормотание, из которого можно было разобрать лишь то, что Горке больно и муторно и что он обладает довольно богатым, по преимуществу непечатным лексиконом. Убедившись, что с ним все в порядке, могучий Бек, неопределенно усмехаясь, шагнул в угол, наклонился и, нашарив в груде тряпья и мусора воротник телогрейки, рывком придал Горке сидячее положение. Воротник оторвался с гнилым треском и остался у Бека в кулаке; бандит не глядя швырнул его под стол и брезгливо вытер ладонь о штаны.

Орлик открыл уцелевшую бутылку водки, глотнул немного из горлышка, просмаковал с видом знатока во время ответственной дегустации, а затем, порывшись на задернутой грязной, выцветшей ситцевой занавеской полке, достал оттуда помятую алюминиевую кружку. Налив ее почти до краев, Орлик подошел к Горке, опустился на корточки и протянул ему кружку. Ноздри шевельнулись, учуяв знакомый запах, глаза открылись. Горка вцепился в кружку обеими руками и жадно, не отрываясь, осушил ее. После этого с шумом перевел дыхание и обвел своих гостей изумленным взглядом слезящихся, мутных глаз. Наконец этот взгляд сфокусировался на Орлике, который все еще сидел перед Горкой на корточках, держа на коленях автомат.

— Ну, что, Егор Ульянов-Ленин, педрила ты кривоносый, — весело и дружелюбно сказал ему Орлик, — очухался маленько? Давай-ка, брат, потолкуем.

Некоторое время Горка, казалось, обдумывал это предложение. Потом вялым движением смахнул с левого плеча обломок оклеенной полимерной пленкой «под дерево» древесно-стружечной плиты, из которой был изготовлен корпус погибшего в неравном бою с московскими бандитами телевизора «Восход», почмокал разбитыми губами и наконец сказал:

— Зря вы сюда приехали, ребята. Мне терять нечего, поэтому говорю как на духу: ехайте-ка вы отседова, покуда целы. Нехорошо тут. Для своих нехорошо, а для таких, как вы, и подавно. Не сносить вам тут головы, и толковать мне с вами больше не о чем.

— Разговорчивый, — не оборачиваясь, все так же весело и бодро констатировал Орлик. — Это уже хорошо. Давай-ка, Егор Ульянов, с этого места поподробнее. А за заботу наше большое человеческое спасибо тебе.

— Да пошел ты, — сказал Горка, и тогда Орлик, не размахиваясь, коротко и очень сильно ударил его по носу.

Задушевный разговор в доме Егора Ульянова продолжался почти до утра. А перед самым рассветом московские гости вместе с хозяином покинули дом и, никем не замеченные (если в Волчанке хоть что-нибудь вообще когда-либо оставалось незамеченным), пешком двинулись туда, где, заслоняя полнеба, невидимый в предрассветной тьме, над поселком громоздился один из отрогов Уральского хребта.

Так уж повелось, что если в окрестностях Волчанки кто-то исчезал, то бесследно, раз и навсегда — словом, так, что родственникам не приходилось тратиться на похороны. И опять же, исчезновения эти, как правило, подолгу оставались незамеченными. Заводу, что построил тут Макар Ежов, едва-едва сравнялось восемь годков — срок по любым меркам плевый, особенно если речь идет об изменении привычек и жизненного уклада целого поселка. Ну что — завод?.. Люди в Волчанке веками кормились с горы да с тайги, а ни в гору, ни в тайгу на часок да на денек никто не ходит — ходят туда на недели, а бывает, что и на месяцы. Случалось и так, что годами люди пропадали, а потом возвращались, как ни в чем не бывало. А что такого? Брел себе человек по тайге, наклонился над ручейком водицы испить, видит — самородок. К примеру. Лоток-то для промывки смастерить — дело нехитрое. Ну, и сидит на этом ручье, покуда все, что можно, оттуда не выгребет, а сколько времени на это понадобится — одному Господу Богу ведомо.

Поэтому, если о местных, коренных волчанцах говорить, никогда нельзя с уверенностью утверждать, что вот этот, к примеру, человек пропал без вести, а этот, наоборот, в лесу охотится, потому что ему, видишь ты, мясца свеженького захотелось. Или там рыбки. Так же и Горка Ульянов. Вернулся это он из Москвы (то есть с охоты, конечно, с Денежкина ручья), суток дома не побыл, водки вдоволь насосался, все в доме кверху дном перевернул и снова в тайгу подался. Ну, а чего? Сам ведь сказывал: неудачно, мол, поохотился, с пустыми руками вернулся. Вот, значит, отдохнул маленько да и пошел себе упущенное наверстывать. Вернется, нет ли — кто ж его знает? Да и неинтересно это никому, ежели разобраться. Не такой уж это был незаменимый для волчанского общества человек.

Так думал капитан Басаргин, стоя посреди стылой и разгромленной горницы в доме Горки Ульянова. С того дня, как московские братки на черном «хаммере» спросили у него дорогу к Горкиному дому, пошли уже четвертые сутки. Времени было четвертый час ночи, самая глухая пора, когда все кругом, у кого совесть чиста, спят, как сурки.