Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Без следа — значит без следа.

Капитан привычно протолкнул носки сапог в петли лыжных креплений, поправил на голове шапку и развалистой, скользящей походкой бывалого охотника и прирожденного лесовика двинулся по следам «хаммера» назад, в сторону поселка, чтобы успеть вернуться до начала рабочего дня и, как положено, провести утренний развод для десятка находящихся у него в подчинении бездельников в милицейских погонах.

Начальник экспедиции Петр Владимирович Краснопольский, несмотря на солидный послужной список, докторскую степень и обилие научных публикаций, а также вопреки ожиданиям Глеба Сиверова, оказался человеком далеко не старым, даже не пожилым, жилистым, сухопарым, гладко выбритым и без малейших признаков хрестоматийной «ученой» близорукости. Он не носил ни бархатных беретов, ни выгоревших на солнце детских панамок; вместо овеянной романтикой, исхлестанной ветром и дождями брезентовой штормовки на нем была удобная и теплая, но вполне обыкновенная спортивная куртка, а также в высшей степени обыкновенные джинсы и кроссовки ностальгического белого цвета. Прическу Петр Владимирович имел густую и темную, с легкой проседью на висках, курил «Мальборо» и был резок в движениях, речах и манерах.

— Ума не приложу, — возвращая Глебу документы, без обиняков объявил он, — на кой ляд мне сдался второй водитель.

— Я хороший водитель, — с улыбкой разводя руками — дескать, начальству виднее, а я-то тут при чем? — сказал Глеб.

Он уже добрых десять минут изо всех сил старался понравиться Петру Владимировичу, но нисколько не преуспел, и это занятие начало ему надоедать. Он и сам знал, что начальнику экспедиции его попросту навязали, невзирая на оказанное яростное сопротивление. Знал он также, что Краснопольскому, знающему и опытному геологоразведчику, очень не по душе вся эта затея с комплексной экспедицией: одно дело — рассматривать парочку включенных в состав твоей партии московских реставраторов в качестве попутчиков, если даже не совсем приятных, то хотя бы нейтральных, и совсем другое — иметь этих реставраторов в качестве своих подчиненных и нести за них всю полноту ответственности. Они-то, утонченные творческие натуры, корифеи, понимаешь ли, изобразительного искусства, в гробу видали и тебя, и твои начальственные полномочия! У тебя, геолога, своя работа, у них — своя, в которой ты ни черта не понимаешь и которой поэтому руководить и управлять не можешь. Не можешь, но должен, потому что за результат отвечать все равно тебе. А им на твою ответственность плевать, они сами — взрослые, опытные, ответственные люди.

То есть это они так считают. А сами-то!.. Один — старикан в бороде, в полотняной дачной кепочке блином и в очках с толстенными стеклами, другой — сутулый жердяй не от мира сего, и с первого взгляда видно, что большой любитель дешевого портвейна. В тайгу они собрались, в горы. Хороши они будут в горах со своими чемоданами и этюдниками!

(Этюдники были здоровенные, угловатые, на раздвижных дюралевых ножках, очень потрепанные и видавшие виды — потертые, в пятнах краски и светлых проплешинах, оставшихся там, где пятна краски были соскоблены вместе с покрывавшим фанеру лаком. Глеб собственными ушами слышал, как Краснопольский спрашивал у реставраторов, за каким дьяволом (он так и сказал: «за каким дьяволом») им в тайге понадобились этюдники. Старикан в полотняной кепочке (Аристарх Вениаминович Покровский, один из старейших и опытнейших реставраторов России, имя которого даже Ирина Андронова произносила с благоговейным трепетом) с изысканной вежливостью и немного смущаясь объяснил хмурому начальнику экспедиции, что этюдники им с коллегой понадобились, чтобы ходить с ними на этюды, ведь как раз для этого они и предназначены. «Там ведь, говорят, места красоты необыкновенной, — смущенно пробубнил он в косматую, веником, седую бороду. — Жаль будет даже не попытаться запечатлеть такую натуру». Выслушав это объяснение, Краснопольский молча повернулся на каблуках и удалился по своим делам. Как господа реставраторы намерены карабкаться к расположенному в труднодоступной скалистой местности монастырю со своими громоздкими дорожными чемоданами (один из них даже на колесиках!), он спрашивать не стал — наверное, побоялся, что ему ответят и что ответ этот ему не понравится.)

Поэтому, разумеется, понаторевший в неравных схватках не только со слепыми и бездушными силами природы, но и с российской бюрократией, еще более слепой, медлительной и бездушной, чем какой-нибудь ледник, Петр Владимирович Краснопольский не мог испытывать к навязанному ему водителю теплых чувств.

С этим нужно было что-то делать. Хуже нет, чем пытаться обеспечить безопасность человека, который в силу своих предубеждений готов заранее, даже не выслушав до конца, категорически отвергнуть любой твой совет, любое предложение. А Краснопольский, судя по всему, был настроен именно так. Если бы не давление, оказанное на него высоким начальством, он бы, наверное, просто послал Глеба к чертовой матери вместе с его липовыми документами и рекомендациями.

— Хороший водитель? — с оскорбительным сомнением в голосе переспросил Петр Владимирович. — И что, у вас богатый опыт?

— Весьма, — не моргнув глазом ответил Сиверов. — Последний мой рейс был в Италию.

— И как, — прикуривая сигарету, сквозь зубы поинтересовался Краснопольский, — удачно съездили?

— Даже очень, — ответил Глеб, который решил, что настало время немного расшевелить этого типа. — Грузовик, который я вел, был подбит из гранатомета, сгорел и утонул в Средиземном море.

Это была почти правда, но, судя по взгляду, брошенному на Глеба поверх сложенных трубочкой ладоней, Краснопольский воспринял его слова как неумную шутку.

— Миленькая перспектива, — проворчал он, окутываясь душистым дымком вирджинского табака. — Должен заметить, у вас довольно своеобразное чувство юмора. Чересчур вычурное для водителя экспедиционного грузовика. Боюсь, нам будет трудно найти общий язык.

Это уже был, что называется, вопрос ребром. Глебу почти открытым текстом предлагалось незамедлительно, не дожидаясь отправления поезда, пересмотреть свои планы на ближайшее будущее и во избежание неприятных эксцессов отказаться от участия в экспедиции. Сиверов даже немного расстроился: господин Краснопольский вел себя, ей-богу, как дитя малое. Что это, в самом деле, за капризы? Ну ладно, не нравится тебе эта экспедиция. Ни цель ее не нравится (что такому восходящему светилу отечественной геологии, как П. В. Краснопольский, какой-то малахит, самоцветы какие-то!), ни состав, сомнительно усиленный реставраторами с их чемоданами и этюдниками. Ну, так откажись сам! Не можешь? Тогда, братец, не ной. И тем более не срывай свое дурное настроение на такой мелкой сошке, как экспедиционный водитель, который, как и ты, рад бы отказаться от участия в этой поездке, да вот, как и ты, не может.