Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Впрочем, в ту пору, когда монастырь строили, никто, конечно же, не помышлял о регулярной войсковой осаде с применением артиллерии. Все-таки строили не крепость, а монастырь — божий дом, уединенную обитель для благочестивых размышлений. И потом, низинка — и к воде поближе, и ветра поменьше.

В последний раз окинув долгим взглядом рябые от времени стены, сохранившиеся кое-где остатки стропил и проломленных куполов, полуобвалившуюся ограду и довольно густой лес, заполонивший некогда вымощенный булыжником двор, Глеб сосредоточился на карте. Более или менее сориентировавшись по компасу, наручным часам и высоте солнца, учтя рельеф местности и произведенные по пути подсчеты, он поставил на карте новый крестик, решительно перечеркнув старый. Все-таки наврано вокруг этого монастыря было с три короба. Даже подробная карта окрестностей, подаренная Краснопольскому бесследно исчезнувшим директором школы Выжловым и впоследствии перешедшая к Глебу (о чем Петр Владимирович, наверное, до сих пор даже не подозревал), безбожно врала: если верить ей, монастырь следовало искать километров на десять северо-западнее того места, где он на самом деле стоял. Глеб вышел на него совершенно случайно, идя по азимуту от места, где оставил грузовик, к отмеченной на карте точке. Если бы не везение, ему пришлось бы потратить на поиски дни, а может быть, и недели, которых в его распоряжении, увы, не было.

Поправив на плече ремень двустволки, Сиверов стал спускаться с холма. Двустволка, коллекционный «зауэр», была позаимствована им минувшей ночью из дома Сергея Ивановича Выжлова. То же происхождение имел и висевший у него на поясе патронташ, не говоря уж о патронах, каждый из которых был заряжен серебряной пулей. Думая об этих пулях, Глеб всякий раз ощущал некоторую неловкость и радовался тому, что никто не видит, как он валяет дурака. Генерал Потапчук, узнав, что агент по кличке Слепой отправился на задание со старинной двустволкой и килограммом серебряных пуль, наверное, смеялся бы до упаду. Разумеется, это был каприз, не имеющий, как все капризы, ничего общего с рациональным мышлением и тем, что люди называют целесообразностью. И тем не менее Глебу почему-то казалось важным побить противника не только на его территории, но и по им же придуманным правилам. Оборотни так оборотни, серебро так серебро; короче говоря, назвался груздем — полезай в кузов.

Слепой криво усмехнулся. Каприз, правила. Все это была чепуха на постном масле; если не кривить душой и говорить начистоту, его до сих пор пробирала легкая дрожь при воспоминании о твари, воспринявшей выстрел из «стечкина» в самую переносицу так, словно это был нежный материнский поцелуй перед сном. Что ж, в любом случае пуля, выпущенная из ствола двенадцатого калибра, в отличие от девятимиллиметровой пистолетной, способна снести кому угодно полголовы. И неважно при этом, из чего данная пуля отлита — из серебра, свинца или какого-нибудь титана.

«Вот тогда и поглядим, что он станет делать без башки, — подумал Глеб, на всякий случай снимая ружье с плеча. — Если на него и это не подействует, тогда и вправду останется только хлебнуть святой водицы, перекреститься и пустить себе пулю в лоб».

Он едва не проскочил дорогу — так она заросла. Но все-таки заметил и остановился, озираясь по сторонам.

То, что много десятилетий назад было дорогой, тянулось по дну распадка, минуя монастырь. Когда-то дорогу не поленились вымостить камнем, и теперь редкие островки отполированного дождями и ветром булыжника тут и там проглядывали сквозь серовато-рыжий ковер хвои — в основном на буграх, где ветер сдувал с них лесной мусор. Неистребимая лесная растительность давно пробилась сквозь дорожное покрытие, взломала его, раскрошила и почти поглотила, но все-таки там, где оно когда-то лежало, растительности было меньше и выглядела она пожиже. Ровная, будто проведенная под линейку, полоса этой чахлой, пострадавшей в борьбе за место под солнцем, произрастающей на толстом слое булыжника зелени тянулась в обе стороны и терялась в лесу. Дорога шла мимо монастыря, хотя Глебу удалось разглядеть короткое боковое ответвление, ведущее к заполоненному кустами проему выбитых в незапамятные времена главных ворот. Несомненно, эта дорога соединяла поселок с каменоломней, где некогда добывали отборный, поставлявшийся к императорскому двору, знаменитый на полмира демидовский малахит. Где-то там, вероятно, находилась и штольня, откуда все к тому же императорскому двору, да и не только туда, рекой текли первосортные уральские самоцветы.

Стоя на бывшей дороге со старинным ружьем под мышкой, Глеб еще раз проверил несложную логическую цепочку. Демидов был сказочно богат, да и монастырская братия, надо полагать, не перешагивала через драгоценные камни, когда те подворачивались ей под ноги. Все свое состояние Павел Иванович отписал монастырю; с этим привеском монастырская казна превратилась в такой куш, ради которого тогдашний губернатор не постеснялся взять монастырь штурмом, предварительно хорошенько расковыряв его артиллерийским огнем. Генерал-майор Рыльцев вернулся из своего победоносного набега с пустыми руками; эта информация поступила от Федора Филипповича, и, следовательно, ей можно было верить. Перед тем как покинуть разоренный монастырь, Рыльцев, надо думать, обыскал здесь каждую келью, проверил каждую щель, заглянул под каждый камешек. В его распоряжении был целый пехотный батальон, и вся эта банда вооруженных мародеров так ничего и не нашла. Одно из двух: либо монастырские сокровища — действительно миф, либо они не там искали.

Бросив взгляд в сторону медленно, но верно заходящего на посадку солнца, Глеб решительно зашагал по бывшей дороге прочь от поселка, к каменоломне. «Заодно проверю, есть ли там малахит, — подумал он с улыбкой, — а потом черкну Краснопольскому письмецо. если будем живы».

Каменоломню он отыскал без труда и сразу понял, что только понапрасну бил ноги. Обширный котлован давно утонул в лесу, когда-то отвесные каменные стены сгладились, их занесло землей, затянуло изумрудным покрывалом мха; чахлый подлесок стоял сплошной стеной, но Глебу все-таки удалось найти то, что когда-то служило входом в штольню.

Вход представлял собой пологую, бесформенную каменную осыпь, из-под которой торчали, задрав к небу гнутые, изглоданные коррозией концы, оплетенные сухими побегами вьюнка остатки насквозь проржавевших рельсов. В стороне, милосердно скрытый кустами, валялся на боку остов вагонетки, все еще сохранявший подобие первоначальной формы только потому, что его никто не трогал. Окинув эту картину взглядом специалиста, Глеб понял, что Выжлов говорил правду: вход в штольню действительно взорвали. Вот только произошло это не больше века, а двадцать, от силы тридцать лет назад. Воистину, мифы и реальность переплелись в этом месте куда теснее, чем на овеянной легендами земле древней Эллады.