Андрей Воронин - Последнее купе

– Лена! – позвал он. – Пора вставать. Леночка Лозовская не спала. Она лежала, уткнувшись взглядом в стену, время от времени зябко подтягивая колени к животу и кутаясь в простыню.

– Скоро Ростов, – сказал Жора. – Я тоже выйду с тобой.

– А что случилось? – пробормотала Леночка.

– Долго рассказывать. Вставай скорее.

– Отвернись тогда.

– Я буду в коридоре или в тамбуре, – сказал Жора. – Только поторапливайся…

Он вышел из купе и сразу столкнулся нос к носу с высоким скуластым милиционером. Тот, похоже, только что вышел из уборной – и Жора готов был поспорить на что угодно, что у милиционера сильнейший понос. Бледное лицо, плотно сжатые губы, лихорадочный блеск в глазах. Заметив Жору, милиционер как-то странно дернулся – видно, хотел о чем-то спросить, но в конце концов передумал и пошагал дальше.

Жору самого едва не пропоносило, он обругал себя последними словами за неосторожность. Если по вагону шастают милиционеры, значит, проводника уже хватились, ищут. Чего доброго, придется в самом деле выходить в Ростове через окно туалета… Инга, эта вагонная проститутка – она, кажется, что-то говорила о каком-то дежурном милиционере, как его имя, то бишь? Жора не помнил. Вся прошедшая ночь казалась ему беспорядочным нагромождением кошмаров.

Он вернулся в купе и с удивлением обнаружил, что Леночка лежит в том же положении – лицом к стене, коленями к животу – и даже не думает вставать. Жора сел напротив, положил сумку на колени и сказал:

– В общем так, красавица… За последние двенадцать часов ты меня достала хуже горькой редьки, страшнее напалма. Но я держался, скажешь нет? Я взял тебя в машину, я посадил тебя в поезд, езжай на здоровье!.. я всего только раз назвал тебя мыльницей, заметь – хотя есть слова и похуже, и они подходят тебе куда больше. То ты собираешься чуть ли не в окно бросаться на каком-то сраном Новорудном, то, видишь ли…

– Я не могу встать, – сказала Леночка.

– До Ростова осталось четыре минуты, девочка. И я твердо намерен покинуть этот вагон как можно скорее.

– Мне очень плохо.

– Чихать я хотел на твое «плохо». Тебе, видно, никогда не бывает хорошо, оттого ты и бросаешься под колеса машин… Что у тебя болит?

– Голова. Ноги. Голова кружится.

Жора сморщился, просто тошно становится, когда эти вчерашние школьницы-отличницы начинают себя жалеть.

– Ну заплачь еще, заплачь! – взвился он. – Позови проводника, милиционера! Маму с папой позови, пусть привезут тебе панадолу или какой другой срани!..

– Не ругайся, – ответила Леночка.

«Все, – подумал Жора. – Хватит». Если эта сопливая дура останется здесь и начнет давать интервью направо и налево – он не сможет уйти далеко, его поймают еще до полудня.

– Одевайся! – прорычал Жора, срывая Леночкину одежду с вешалки и швыряя ей на про стыню. – Или я сам тебя одену, вот этими самы ми руками, и выволоку отсюда за волосы!

И вдруг запнулся на полуслове. Он увидел Леночкино лицо, уткнувшееся в серую пластиковую перегородку… Лицо было таким же серым, как и пластик. Или даже серее. Леночка дышала, как ездовая собака после долгого дневного перехода – часто, хрипло, неровно. От этого дыхания у Жоры по позвоночнику елочкой забегали колючие мурашки. Подушка под Ле-ночкиной щекой была темной от пота. Глаза мутные, больные.

– Эй, – сказал Жора.

Он сел рядом, положил руку ей на лоб. Лоб горячий. Такое впечатление, будто Леночка только-только вылезла из горячей ванны. Нет, это все-таки не духота. И не дурные сны.

– У тебя жар, – сказал Жора. – Глотать больно?

Леночка помолчала, потом выдавила:

– И разговаривать тоже.

Елки-палки. Ну как нарочно. Дрянь. Срань. Западло. Одно к одному, будто кто-то все это подстроил!.. И что теперь делать? Жора сел на пол, уткнул голову в колени.

Бросить Леночку здесь и бежать? Можно договориться, чтобы она молчала про него: случайный попутчик, ничего не знаю. Так они ей и поверили. Случайные попутчики покупают купе на двоих. Да полно вам заливать, девушка, ха-ха. Ну, в самом лучшем случае он успеет добраться до Украины, это километров сто отсюда по прямой. А толку-то? Украина – это тебе не мыс Нордаун, это даже не Молдова; если что, его выцарапают оттуда в двадцать четыре часа.

Да и черт возьми! – а вдруг сюда опять заявится какой-нибудь шиздюк типа Ахмета: гони товар на бочку? А вдруг их тут целая конюшня, этих шиздюков?.. Что тогда? Вряд ли Леночка Лозовская удивит непрошеных гостей приемами каратэ. Ей просто перережут горло, и все на этом…

Нет, надо пытаться уйти вместе.

– Лена, у нас есть еще несколько минут, ты пока просто помолчи и послушай меня, – сказал Жора негромко. – Мы влипли в какую-то поганую историю. Я не могу подробно все объяснить, что к чему, потому что сам ни бельмеса здесь не понимаю… Путаница какая-то. Инга эта, фирма какая-то… Помнишь проводника? Ахмет, чурка. Это Ахмет почему-то решил, что я везу с собой груз наркотиков, что я эти наркотики где-то прячу. Он приходил ночью, он хотел…

Леночка повернулась к Жоре, ее синие глазищи выросли на пол-лица.

– Нет, пока помолчи, – замотал головой Жора. – Не перебивай… Короче, с проводником мы так и не договорились, он остался где-то там, на мосту, далеко. Мертвый. Его будут искать. Возможно, в тамбуре остались какие-то следы, я не знаю… Нам нужно уходить отсюда, понимаешь, Лена? Хоть на карачках, хоть ползком.

Леночка моргнула раз, другой. Жора подумал: сейчас забьется в истерике, точно. Но девушка спокойно произнесла:

– Да, Жора. Я понимаю. Я попробую встать. Ты не мог бы снова выйти на минутку из купе?

Жора покачал головой.

– По вагону шастают милиционеры. Пока поезд не остановится, нам лучше никуда отсюда не выходить.

Леночка сказала:

– Хорошо. Только не смотри в мою сторону. Жора уселся на свое сиденье и стал смотреть в стену. Он слышал шорох простыней, слышал, как Леночка встала, схватившись рукой за столик (звякнула посуда). Снова шорох. Вжикнула молния на платье.

– Можешь обернуться.

Она сосредоточенно причесывалась перед зеркалом, зажав в губах шпильки. Жора заметил, что подмышки у нее белые и гладкие, как у младенца. Под легкой шелковой тканью угадывались узкие стройные бедра и крошечная грудь, – Леночка чем-то напоминала манекенщиц середины девяностых, когда в моде были гранж, «Нирвана», «Спин Доктор» и рваные на коленях джинсы.

Но глаза ее блестели тусклым гриппозным блеском и губы потрескались от жара.

Поезд уже начал тормозить, а за окнами вовсю мелькали городские многоэтажки и переполненные «Икарусы», когда дверь тамбура громко хлопнула, и в Шубину куртку вцепилась чья-то крепкая рука.

– Вот они где, сукины сыны!

Над курьерами нависла темная, огромная, как ледокол «Ленин», фигура. Это была проводница Нинок из шестнадцатого вагона.