Андрей Воронин - Последнее купе

В окошке опять нарисовалась раскормленная рожа омоновца, он скосил глаза на Леночку, укутанную в четыре одеяла, сказал что-то неразборчиво. Отошел.

– Сейчас тронемся, наверное, – сказала Леночка. – Почему к нам никто не заходит?

– Боятся заразиться, – сказал Жора.

Поезд с лязгом дернулся, застыл. Опять дернулся. На улице кто-то кричал. И вдруг неподвижная фигура в синем камуфляже за окном тихо-тихо поплыла влево и постепенно скрылась за деревянной рамой, навстречу ей выплыла еще одна фигура, и еще – они исчезали быстрее и быстрее, справа налево, справа налево. Затрепыхалась занавеска на окне. Колеса осторожно нащупывали ритм: ту-у-да… ту-у-да, а через минуту опять выстукивали быстро и споро.

Поезд тронулся, но Шуба этого не увидел и не почувствовал. Он, выпучив глаза, смотрел на голую веснушчатую спину, которая заслонила перед ним полгоризонта.

Огромная жирная спина с вертикальной ложбинкой посередине, она колыхалась и блестела, хоть расписывайся. Шуба тоже колыхался, стараясь попадать в такт, но это было нелегко после двух месяцев воздержания. С его лба градом катился пот. В дежурном двухместном купе было не продохнуть, муторно пахло разгоряченными телами. В окно билась одуревшая от жары муха.

– Что-то я тебя совсем не чувствую, мужчина, – пробормотала внизу Нинок. – Где ты там шавыряешься?

Шуба молчал и колыхался. «Шавырялся». Он вспоминал Чилихинскую степь, голую, очень голую степь, ничего более голого Шуба в жизни своей не видел. Шуба представил, как он лежит ночью под открытым небом, в классической позе: сверху он, внизу голая степь. Лежит – и не «шавыряется». А рядом Кафан, такой же обессиленный, поломанный долгим дневным переходом…

– Мужчина, очнись, – потребовала Нинок. Шуба открыл глаза. Спина застыла.

– Я уже это, как его… сдулся, – признался Шуба. – Не выспался.

– Так и говори сразу. Подъем.

Нинок раздраженно повела плечами, смахнув голого Шубу на пол. Села, свесив с полки толстые ноги.

И вдруг разревелась в три ручья.

Шуба стал одеваться. В дверь постучали, снаружи раздался веселый голос Кафана:

– Ты там уснул, что ли, ишак? Посмотри в окно! Едем уже, едем!

Шуба обернулся: точно. Едем. Снаружи мелькали деревья и столбы. Ростов-батюхна с его железнодорожными ментами и синими омоновцами, с проверками документов и наводящими вопросами – остался далеко позади. Пронесло… «Наверное, не зря я потратил здесь полтора часа своей молодой жизни», – подумал Шуба.

– Не горюй, – он похлопал Нинок по жирной спине. – Ночью будет тебе такой фонтан – закончаешься.

– Старший лейтенант Хадуров, – хмуро представился скуластый. – Ваши документы и билеты.

Он вошел в «девятку» и закрыл за собой дверь. В груди у Жоры екнуло. Он полез в сумку, достал паспорт.

– Билет там, внутри, – сказал он.

– А вы, девушка? – милиционер посмотрел на Леночку.

– Она едет со мной.

– Как багаж? – губы раздвинулись в сухой усмешке.

Леночка молчала.

– Ясно.

Скуластый сел, небрежно пролистал Жорин паспорт, выудил билет, повертел его в руках так и сяк, потом скомкал и швырнул на пол.

– Дерьмо, – сказал он, глядя Жоре прямо в глаза. – Ты сидишь по самые уши в дерьме, парень. И ты, и твоя сучка – в одной выгребной яме, тебе это известно?

«Балчи», – вдруг вспомнил Жора имя, названное прошлой ночью. «Балчи, дежурный милиционер… такой же бандит, как и этот Ахмет».

– Вы не имеете права так разговаривать с нами, – пролепетала Леночка.

– Да я с вами и не разговариваю, – спокойно отреагировал Балчи. – Вы кто? Вы никто. Вас здесь нет и никогда не было. Вы уже не существуете…

Он достал из правого кармана ПМ, из левого – глушитель, навернул его на ствол одним ловким движением и приставил к Жориной голове.

– А ты захлопни рот, сучка, – бросил Балчи застывшей в ужасе Леночке. – Малейший твой писк для меня будет, как команда «пли», поняла?.. Поняла или нет, спрашиваю?!

– Да, – еле слышно сказала Леночка.

– Тогда закрой занавески на окне, опусти экран до половины и включи радио. Погромче.

– Ей нельзя вставать, – сказал Жора. – Она плохо себя чувствует.

– Я ее вылечу. Шевелись давай, шкура!

– Но…

– Живо!

Леночка посмотрела на Жору, потом решительно откинула одеяло и, покачнувшись, встала. На ней были одни узкие трусики. Жора отвернулся.

Послышался резкий скрип опускающегося экрана, в купе стало почти темно. Потом где-то вверху завыло радио – «Несчастный случай», что-то про снег.

– Пошла на место, – скомандовал Балчи. – А ты, парень, давай-ка на пол, – он толкнул Жору дулом в шею. – Лечь! Руки в стороны!

Вот так. Я тебя буду спрашивать, а ты будешь отвечать. Четко и ясно…

– Не трогал я вашего Ахмета, – пробормотал Жора в грязный линолеум.

– Заткнись. Мне нужен порошок. Где он? «Опять порошок, – подумал Жора. – Опять двадцать пять».

– Нет у меня никакого порошка, – сказал он. – У Ахмета спроси.

– Может, ты хочешь посмотреть на свою подружку в разрезе?.. А, парень? Хочешь узнать, как она устроена?

– Я же сказал…

Балчи с размаху ударил его рукояткой по шее.

– Спрашиваю в последний раз.

Послышался приглушенный писк – наверное, Леночка не выдержала и заколотилась в истерике. В соседнем купе вопил нетрезвый лысый пассажир, напрочь заглушая радио.

– Нас с кем-то спутали… честно говорю, – произнес Жора, сплевывая с губ налипшие песчинки. – Сначала Ахмет, потом вы. Я не хотел его убивать, он сам пришел точно так же: давай товар, где мой товар!.. Мы просто едем в Мурманск, каждый по своим делам, понимаете? Мне эти ваши наркотики знаешь где…

– А откуда тебе тогда известно, что это именно наркотики, сукин ты сын? Что это не бижутерия и не спирт – а?!

– Да ниоткуда! – взревел Жора.

И вдруг вверху что-то громыхнуло, блеснуло, звякнуло – и на Жорину голову посыпались осколки.

Один из задержанных, что пониже и покоренастей – все время оглядывался через плечо и двигался нехотя, с ленцой. Мерзкий тип. В конце концов сержант Воронько не выдержал и влепил ему по роже:

– Шевелись!

Кожа у коренастого – шершавая, дубленая, кулак содрать можно. И глаза волчьи, недобрые. За таким надо присматривать в оба.

Воронько пришлось провести эту парочку почти через весь состав, и в каждом вагоне он спрашивал у проводников:

– Хадурова не видели? Где Хадуров?

Хадурова никто не видел. Хадуров здесь не проходил. Хадуров как сквозь землю провалился. Его никогда нет, когда он нужен. А может, Хадуров в десятом вагоне? А в девятом смотрели? А в восьмом, в ресторане? Там свежее рагу, между прочим…

В седьмом вагоне все окна в коридоре облепили дети, толкаются, тычут в стекло пальцами: слева по борту проплывают огромные красные терриконы. Детишкам не больше двенадцати, сопливые совсем, это хореографический ансамбль «Зорька» – они едут в Москву, на какое-то там всемирное открытие или закрытие, будут польку отплясывать перед президентом.