Батья Гур - Убийство на кафедре литературы

— Не знаю, я звонила ему со вчерашнего вечера отовсюду. А сейчас уже час дня, и от него ни ответа, ни привета. Но я не могу зайти в его кабинет без разрешения, он очень этого не любит, вы же знаете, потом вся ответственность будет на мне. Я звонила во все университеты и издательства, нигде его нет, так что не знаю.

— Ладно, — сказала Сара, — теперь ответственность уже не на вас. Необходимо найти Тироша, дать объявление в газету, позаботиться о Рут Додай, может, в кабинете у Тироша есть какая-то записка. Надо же что-то делать, невозможно так сидеть сложа руки. Тувье, ты идешь со мной? — нетерпеливо спросила Сара.

Тувье будто проснулся и испуганно посмотрел на Сару.

— Не надо на меня так смотреть, — резко ответила Сара. — Вы знаете его кабинет лучше меня, и Адина пусть тоже пойдет, ответственность я беру на себя. Адина, ведь у нас чрезвычайное положение.

Тувье смотрел вокруг затуманенным взглядом. Рахель вспомнила, как он любил Идо, и вдруг пожалела его. Может, Идо заменял ему сына, ведь своего у него не было. Тувье и выглядел как человек, утративший сына и еще не способный поверить в это. Порыв его энергии иссяк, при взгляде на него Рахели хотелось плакать — он, такой беспомощный, отсутствующий, вдруг сдвинулся с места, из угла, где стоял, опершись о стену, и покорно поплелся за Сарой и Адиной, даже не закрыв за собой дверь, — в таком он был состоянии.

Шуламит Целермайер склонила голову набок, вздохнула, и ее выпученные глаза зло блеснули. Рахель всегда побаивалась этого ее взгляда.

— Наверно, где-то заперся и занимается делами, — сказала Шуламит своим грубым голосом. Дита осуждающе взглянула на нее, и д-р Целермайер замолкла, взгляд ее смягчился. В комнате слышалось лишь ее тяжелое дыхание. Из кармана широкой юбки она вытащила пачку сигарет «Ройял». Рахели их запах казался отвратительным.

Она вновь оглядела присутствующих, и взгляд ее остановился на профессоре Калицком, который все еще растерянно стоял в дверях. Рахель заметила, какие маленькие у него ноги. Он был в сандалиях, пальцы ног в толстых носках шевелились. Девушка вспомнила разговоры о его педантичности в составлении библиографий, вспомнила студента, который кричал, что Калицкий снизил ему на два балла оценку за курсовую из-за недочетов в библиографии и только это помешало ему продолжить занятия на второй ступени, поскольку студент оказался совершенно бессильным перед педантизмом Калицкого. Сейчас, впервые за все время работы, Рахель почувствовала к нему симпатию. Он выглядел таким жалким и растерянным, беспомощным и потрясенным, с этим своим детским вопросом:

— А где профессор Тирош?

Рахель покачала головой: «не знаю». Калицкий взглянул на Ципи, сидевшую по-турецки на полу в углу комнаты. Она непрерывно всхлипывала, шмыгая носом. Затем Калицкий перевел взгляд на Яэль, которая неподвижно сидела там, где ее усадили — у окна, как статуя мадонны. За ней стоял Аронович, в ответ на удивленный взгляд Калицкого он стал объяснять ему, что произошло. В это время все услышали крик.

Поскольку никто никогда раньше не слышал крика этого человека, стало ясно, что кричит Адина. Она стояла у двери кабинета Тироша, что был неподалеку от ее кабинета — сразу за поворотом коридора, на противоположной его стороне, обращенной в сторону Старого города, и непрерывно орала. Рахель бросилась туда, но Аронович догнал ее, оттолкнул и подхватил Адину, бормочущую:

— Ой, мне нехорошо, ой, как мне нехорошо!

Ее стошнило прямо на платье Диты Фукс, стоявшей между ней и Рахелью, и она даже не извинилась. Аронович оттащил ее обратно в секретарскую. Рахель замерла, не понимая, что происходит, затем решилась войти в кабинет Тироша. И увидела все прежде, чем Сара Амир схватила ее и грубо вытолкнула наружу. У двери Рахель заметила Калицкого, с любопытством заглядывающего в кабинет Тироша. Увидев, что там, он позеленел; в это время из кабинета вылетел Тувье. Двери соседних кабинетов начали открываться, оттуда выбегали люди с искаженными лицами. Они забросали Сару вопросами, на которые та не отвечала.

Сквозь заволокшую все пелену Рахель чувствовала лишь хватку Сары Амир, затем до нее донесся гул голосов, заполняющих коридор.

Рахель пришла в себя в секретарской, где Тувье орал: «„Скорая“, полиция, быстро!» — и только тогда жуткий запах достиг ее.

Еще некоторое время лица людей в комнате казались ей размытыми, затем пелена стала рассеиваться, Рахель увидела Ароновича, с плотно сжатым ртом и перепуганным взглядом. Он подавал Адине, распростертой в кресле, стакан воды. Глаза Адины были закрыты, вода капала на полную шею, оттуда на грудь, на запачканную трикотажную блузку.

Лицо Шуламит искривилось после того, что рассказала ей Дита, она хрипло задышала, и ее выпученные глаза стали еще более пугающими, чем обычно.

В маленькой комнате секретарши, да и в коридоре теперь страшно было находиться. Рахели захотелось убежать оттуда.

Калицкий все так же стоял у двери, а по коридору распространялся жуткий запах, от которого потом месяцами невозможно будет избавиться, он стал чуть ли не материальным, приклеивался к телу. Дита, опираясь о стену, с посеревшим лицом, все повторяла:

— Что же это? Что же это может быть? Я не верю!

Она начала истерично кричать, чтобы ей дали выйти, Сара удерживала ее и бормотала что-то, и в ее голосе звучал явный страх. Лишь Яэль продолжала сидеть молча, подобно мадонне, которую Рахель когда-то видела в альбоме средневековой живописи. Дита подошла к окну, сделала глубокий вдох. Тувье продолжал кричать в трубку, как показалось Рахели, на иностранном языке. И тут вдруг перед ее внутренним взором явственно всплыла страшная картина, увиденная в большом красивом кабинете Тироша. Это воспоминание заставило Рахель опуститься на пол рядом с Ципи.

За дверью скопилось множество людей, желающих знать, что происходит, им никто не отвечал, а сквозь всю эту суматоху прокладывал себе путь высокий полный человек, снизу показавшийся Рахели просто великаном. Голос его весело гремел:

— Адиночка! Что все здесь делают?

Адина подняла голову, открыла глаза, посмотрела на него и принялась рыдать. Рахель поняла, что это и есть Арье Клейн.

Тувье посмотрел на него удивленно, телефонную трубку он все еще держал в руках.

— Вы здесь? Но ведь вы писали, что вернетесь послезавтра.

— Ладно, если вам не нравится, что я приехал раньше, я могу вернуться обратно.

Тут Арье понял, что произошло нечто экстраординарное. Радостное выражение его лица улетучилось, и он испуганно спросил:

— Что случилось?

Все глядели друг на друга и молчали. Люди, стоящие у двери, застыли в напряженном ожидании. Наконец, Калицкий тоненьким гнусавым голосом, как всегда с одышкой объявил: