Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

В гостиной стояли стол темного дерева, старый кожаный диван и «кровать-антресоль», под которой расположился письменный стол. Супруги спали отдельно: Даниэль — на антресоли, а Ханна — в спальне, поскольку Даниэлю время от времени снились кошмары и он кричал среди ночи. Страшные сны приходили к нему все время, что он себя помнил. В одну из таких ночей терпение Ханны кончилось, и она выселила мужа в гостиную.

Даниэль встал перед своим письменным столом и накинул талит [5] Талит — еврейское молитвенное облачение. . Затем он ремешками закрепил один тфилин на лбу, а другой — на левой руке. Так он исполнял свой долг каждый будний день с тех пор, как его перевели с оперативной работы на канцелярскую. Не потому, что это приносило ему утешение. Просто он считал свое перемещение по службе знаком свыше. Будучи констеблем, он посвящал все свое время и мысли работе, пренебрегая исполнением религиозных обязанностей, за исключением шабата. В ту пору бесчисленные часы, отведенные для молитв и изучения Торы, и религиозные праздники проносились мимо в стремительном потоке дней, словно тростниковый челн сквозь волны быстрой реки. От этого ему было еще обиднее смириться с переводом на бумажную работу: начальство не ведало, в какой мере он уже принес свою веру в жертву. Он не мог бросить на этот алтарь ту последнюю священную крупицу, которая у него оставалась, — шабат. Или ради профессии он должен пожертвовать вообще всем, своей душой?

Прочитав положенные молитвы, Даниэль сделал паузу и добавил кое-что от себя. Он попросил, чтобы у них с Ханной родился ребенок. Три года бесплодных ожиданий не уменьшили его желания стать отцом. Ханна временами теряла надежду, и тогда муж зачитывал ей места из Торы, в которых говорилось о Саре и Ребекке. Эти праматери тоже поначалу были бездетны. Всегда, когда Даниэль обращался к Торе по такому поводу, у него возникал вопрос, который он не осмелился бы произнести вслух: считает ли он себя равным мужьям Сары и Ребекки Аврааму и Исааку, которые были цадиками, безгрешными? Готов ли он, подобно Аврааму, принести своего сына в жертву, если этого потребует Бог?

Даниэль сложил тфилин и ремешки обратно в узорчатый мешочек из ткани, забрал из холодильника сэндвичи, приготовленные женой, и выбрал несколько книг для вечернего чтения — теперь можно было возвращаться на работу. Облака рассеялись, и солнце на ясном небе по-весеннему припекало. Ветер с востока окреп и по каменным улицам и проулкам пробрался в Круунунхака. Он дул в спину и помогал идти.

В этот момент Даниэль почувствовал грусть. Она всегда приходила неожиданно, хотя со временем он к этому привык и не стремился избавиться от этого чувства — напротив, пытался удержать его. Оно чудесным образом успокаивало и расслабляло. Грусть как будто поддерживала его, но, если он пытался подолгу цепляться за нее, по прошествии какого-то времени начинала причинять боль.

Насколько человек способен удерживать свои ощущения? Он идет по улице, как и все остальные, но одновременно что-то проникает в его сознание. Это как вода, которую он пытается удержать в сложенных лодочкой ладонях и надеется, что она не прольется сквозь пальцы. Однако вскоре от нее остается лишь влага на коже.

Он не был уверен, что понимает причину этой грусти, которую помнил еще подростком. Сегодня Даниэль не мог отделаться от мысли, что приступ связан с утренними событиями и помощью, которую он оказал Аско. Было ли это предсказанием, относящимся к нему и его жизни? Предупреждением, что он стоит перед выбором и может принять верное или ошибочное решение?

Печаль целиком захватила Даниэля, но внутренне он оставался совершенно спокойным и ощущал себя даже несколько свободнее, чем обычно. Может быть, тогда, два года назад, он сделал неправильный выбор?

Возможно, ему следовало более решительно защищаться и бороться за свое место. «К справедливости, к справед- ливости стремись» [6] «К справедливости, к справедливости стремись, чтобы ты жил и унаследовал страну, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Вт. 16:18–20). , — сказано в Торе. Без следователей справедливость во многих случаях не смогла бы восторжествовать. А что, если он был избран именно для этой цели?

В этом случае он принял совершенно неправильное решение. Его нынешняя жизнь устраивала его, но как же быть с мгновениями вдохновения и радости бытия, дарованными в ощущение человеку? Их у него было мало. «Если не я за себя — то кто за меня?» — вопрошал когда-то рабби Гилель. Возможно, он имел в виду: «Кто может лучше меня знать, для чего я создан и что я должен свершить на Земле?»

Гилель продолжал: «А если я только за себя — то кто я?»

Даниэль подумал, что работа следователя отвечает обоим требованиям: именно он призван выполнять эту работу, но для других.

У Гилеля было и третье требование: «И если не сейчас — то когда?» Шагая мимо имперских зданий центра Хельсинки, Даниэль глубоко вдохнул свежий воздух и принял решение: он позвонит Аско.

Аско вернулся в свой тесный кабинет на Албертинкату. Ждать подозреваемых у Гауптвахты означало вызвать подозрения. К тому же Аско не был уверен в своих талантах шпика. Он обрисовал ситуацию Маркканену, и тот принял решение не обращаться в военное ведомство, по крайней мере до поры до времени. Важнее всего было, не привлекая внимания, выяснить, что замышляют Еж и его компаньоны. Пока информации было очень мало, и Маркканен не хотел, чтобы в Силах обороны заподозрили, что у них во дворе происходит что-то противозаконное, — это могло бы лишить полицию возможности свободно продолжать расследование. Аско решил отложить Гауптвахту на потом и подождать какого-нибудь удобного случая, чтобы попасть в здание, тем более что Маркканен поделился информацией о банковских счетах хозяйки квартиры на Коркеавуоренкату. Похоже, та уже почти год не получала плату, но помнит, что квартира действительно сдана в аренду.

Желая выяснить подробности, Аско решил побеседовать с владелицей. Забывчивая дама жила на Каптеэнинкату на третьем, последнем, этаже многоквартирного дома и впустила его без лишних вопросов. На вид ей было лет восемьдесят. На ее дружелюбном, изрезанном морщинами лице сияла улыбка. Седые волосы прикрывала легкая полотняная шапочка фиолетового цвета, а плечи были закутаны в темную шелковую шаль. В большой квартире, обставленной на старинный манер, казалось, за последние полвека не появилось ничего нового, за исключением разве что электрических светильников. На стенах висели десятки картин — портретов и пейзажей, среди которых, по-видимому, было много русских.

— Госпожа Аскéн, у вас очень уютная квартира.