Николай Стародымов - След мстителя

— Я пошел. — Александр был по-прежнему снисходительно-безжалостен. — Я уже говорил, что жалею только об одном: чтобы добраться до тебя, я лишил жизни нескольких невинных людей. А тебя вот пожалел… Тебя, убийцу своей жены, пожалел… Хотя было бы правильно именно тебя утопить в крови всех людей, что погибли, пусть и по моей вине, но по твоей милости. Уверен, что это было бы справедливо.

Харченко повернулся и направился к двери, переступая через мертвые тела. Он знал, что сейчас произойдет. Он шел, напряженно ожидая выстрел в спину.

И он прозвучал, этот выстрел.

Револьвер грохнул оглушительно. Александр, понимая, что это бесполезно, что он не успеет ничего сделать, повернулся и тоже нажал спусковой крючок.

В последний момент он хотел было остановиться. Но было уже поздно — курок сорвался, ударив по капсюлю.

Было слишком поздно.

Борисевич стоял посреди комнаты, подняв ствол револьвера к потолку. Он выстрелил вверх, провоцируя выстрел мстителя. А в следующий миг упал, отброшенный пулей, на спину.

Александр вышел из дома без препятствий. Во дворе никого не было. Он поднял лицо навстречу струящимся лучам лунного света. Чуть ущербленный диск ночного светила глядел темными пятнами — глазами своих морей. Селене было наплевать на страсти, кипящие на голубоватом космическом шарике, к которому ей навеки суждено оказаться прикованной силами вселенской гравитации.

Ну вот и все. Главный, ключевой человек, повинный в смерти Анны, перестал существовать. Причем умер он, если разобраться, сам, спровоцировав выстрел.

Совесть… Что такое совесть, кто бы объяснил? Нет сомнения, что Борисевича она мучила, как бы ни пытался он доказать сам себе вынужденность убийства Анны. И теперь, когда Александр сумел показать степень его подлости, Виктор не смог это пережить. Возможно, даже наверное, если бы у Борисевича оказалось хотя бы несколько минут на размышление, он так не поступил бы. Но этих минут у него не было. И он поступил так, как толкнул его порыв совести. Толкнул, по сути, на самоубийство.

Не бывает людей абсолютно бессовестных. Просто совесть каждый человек понимает по-разному. Да и проявляется она у всех по-разному.

…Пора было уходить.

Искать помещение, где хранили наркотики, Александр не стал. Бог с ними, с наркотиками, пусть их ищут те, кому положено. Харченко сюда пришел не за тем.

Он вернулся в дом. Дача деревянная, гореть будет хорошо. Даже искать бензин или какое-нибудь другое горючее не было необходимости. Даже наоборот — пока разгорится, Александр успеет подальше отойти.

Харченко собрал несколько старых газет, сложил аккуратным шалашиком. Сунул сюда же разодранную картонную коробку, попавшуюся под руку палку. Зажигалкой поджег костерок. Огонь занялся весело, бодро побежал по газетам желтыми язычками.

Александр еще постоял немного, ожидая, чтобы занялись стены. И только когда поток раскаленной плазмы начал набирать грозную силу, вышел на улицу, аккуратно прикрыв за спиной дверь.

…Александр успел уже достаточно отойти по лесной дорожке, когда где-то далеко за спиной проявился первый отблеск бушующего пламени. Теперь мститель чувствовал себя в безопасности.

А когда он добрался уже до шоссе, где-то далеко-далеко прогремел взрыв. Очевидно, на даче хранились не только наркотики…

Джоанна преданно заглядывала в глаза, глядела тоскливо.

— Прилетай еще…

Александр откровенно смеялся:

— Ты же опять попытаешься упрятать меня за решетку.

— А ты не по заданию, просто так прилетай. В отпуск…

Не говорить же ей, что он из Советского Союза, что оттуда в отпуск в Бразилию не выберешься! Потому Харченко молчал, любуясь креолкой.

Да и девушка понимала, что он не прилетит, что они навсегда расстаются. Ее большие темные глаза готовы были пролиться слезами.

— Ну-ну, милая, — Александр ласково привлек девушку к себе. — Кто знает, как жизнь повернется. Может, когда и появлюсь в ваших краях.

— Ну хоть откуда ты, можешь сказать? Твое настоящее имя? Чтобы знать хотя бы, за кого молиться…

Она шептала горячечно, торопливо.

А Александр молчал. Кто ее поймет, эту Джоанну! Может, и сейчас она не до конца искренна, хочет женскими ухищрениями раскрутить-таки его на откровенность. Или еще того хлеще: влюбленная, постарается оставить его здесь, даже путем ареста.

— Мы еще встретимся, — шепнул он. — И тогда я все тебе расскажу.

Джоанна глядела тоскливо. Не верила.

Да и сам Александр не мог знать, что это его последняя заграничная командировка, что вскоре придется «зачищать» последствия нелепого путча, когда станет окончательно ясно, что страна в целом и КГБ в частности разваливаются…

Они расставались навсегда.

На табло высвечивавшиеся одна за другой цифры виделись неким зловещим кодом. Набирая клавишами ставший за прошедшую неделю столь привычный номер, Александр прекрасно понимал, что теперь, после того как Борисевич перестал существовать, после того как дача (она же склад наркотиков) сгорела, да к тому же взорвалась, для Буеракова он окончательно превратился в существо, пребывание которого на этом свете становится все больше нежелательным. И тем не менее он набирал его номер. По причинам вполне объяснимым: перво-наперво муровец должен узнать о происшедшем именно от Харченко; а во-вторых, имелась у него по-прежнему гордость, а быть может, даже тщеславие профессионала. Борисевич — не Титов или Стервятник. Этот был величиной куда большей в своей сфере деятельности.

Короче говоря, Александр настучал номер телефона Буеракова. Из своей квартиры. Отдавая себе отчет, что так глупо может подставляться только желторотый новичок.

— Буераков, — донесла мембрана.

— Сало, — ответил Александр.

Леонид Васильевич мгновение помолчал. Потом спросил осторожно:

— Слушаю.

— Надо встретиться.

Буераков понял. Спросил коротко:

— Уже?

— Уже, — намеком же ответил Харченко. — Разве ты не в курсе? Шуму было…

— Не в курсе.

— Тебе минус, — отставной оперативник не удержался от того, чтобы подковырнуть. — Все же где работаешь!.. В общем, нужно поговорить.

— Естественно… Где и когда?

— Твое дело. Я сплю дома. Так что если вздумаешь прислать своих ребят…

— Саша, не надо… — перебил Буераков. — Я тебе перезвоню. Или сам подъеду.

— Подъезжай.

Не дожидаясь «отбойного» попискивания, положил трубку.

В душе он ощущал какую-то опустошенность. Она запала в душу и прочно там обосновалась еще тогда, на дороге, ведущей от дачного поселка. И Александр не знал, как от нее избавиться.

Он чувствовал себя так, как, наверное, ощущает себя человек, достигший цели, к которой шел слишком долго. Он не знал, что сейчас предпринять, не представлял, чем теперь заняться. Думать о Соломоне даже не хотелось. Пропади он пропадом, этот Соломон! Пропади пропадом вся эта мафия, все эти киллеры и наркодельцы! Они убили его жену. Они убили его друга. А теперь сам Александр застрелил своего бывшего приятеля. И ради чего? Ради мести? А что такое месть? Имеет ли право человек на кровавую месть? И что делать теперь? Когда остался один…