Кэролайн Грэм - Написано кровью

— Сью! Ты где-то очень далеко сейчас…

— О да, — Сью расправила плечи, выпрямилась, — извини.

— О чем ты думала?

Сью, которая думала о том, что никогда больше ей не придется смотреть, как Брайан языком отгоняет пенку какао в сторонку, а потом съедает ее, сказала:

— Думаю, не вынуть ли мне линзы. Глаза что-то слезятся.

— Это из-за ветра. Закапай, когда придешь домой.

Сью разбросала последние крошки хлеба. Маленькой уточке снова не повезло.

— Я уверена, что с ней все в порядке, — сказала Эми. — Да, она маленькая, но худой не выглядит. И перышки такие хорошенькие, блестящие.

Они издали заметили Рекса и его резвящегося пса. Рекс окликнул их и помахал им рукой, они подождали, пока он подойдет. Даже на расстоянии нескольких футов было заметно, что этот человек абсолютно счастлив. Улыбка занимала половину его лица, глаза сияли.

— Что это, Рекс? — спросил Сью. — Да отстань же, Монкальм! У вас такой довольный вид.

— Знаете… — пылко начал Рекс, но вовремя взял себя в руки.

А дело было в том, что бесконечные изыскания в области рыцарских традиций натолкнули его на поразительный факт. Оказывается, у гуннов было принято царапать щеку только что родившегося младенца мужского пола мечом, чтобы ребенок узнал вкус крови раньше вкуса материнского молока. Правда, этот занятный факт ну никак не годился для «Ночи Гиены», и это несколько подпортило удовольствие Рексу.

Женщины смотрели на него и ждали продолжения, но, помня о том, что недавно довелось пережить Эми, Рекс счел за лучшее не делиться с ними своим открытием.

— Боюсь, я не совсем понял вопрос, — проговорил он.

— Мы спрашивали, — пояснила Эми, — почему у вас такой счастливый вид.

— О, да просто жить хорошо, знаете ли! — просиял Рекс. — Просто жить хорошо.

Он приподнял потрепанную кепку и ушел, за ним, подпрыгивая и пританцовывая, потрусил Монкальм.

Изучив свое отражение в венецианском зеркале обитой желтым шелком гостиной, Лора осталась довольна. Она выглядела красивой, уверенной в себе и, что особенно удивительно, счастливой. Это она-то, которая еще недавно думала, будто больше никогда не будет счастлива.

Встав к зеркалу спиной и оглянувшись, она полюбовалась своим профилем, с особенным удовольствием отметив нежное, мерцающее сияние бриллиантов в ушах. Тяжелую гриву медных волос, падающих на плечи, поддерживали два гребня с жемчугом и марказитом. Лора подумала, что напоминает себе одну из роскошных женщин с картин Бёрн-Джонса [72] Эдвард Бёрн-Джонс (1833–1898) — английский живописец и иллюстратор, близкий к прерафаэлитам. , и улыбнулась. Она поправила жесткий и складчатый, как мехи аккордеона, стоячий воротник своей накидки из тяжелой тафты так, чтобы он эффектно обрамлял лицо. Она собиралась слушать «Der Rosenkavalier» [73] «Кавалер розы» ( нем. ). Опера Рихарда Штрауса. , и в голове у нее уже звучала музыка.

Осталось выпить легкий коктейль-шпитцер из белого вина и минералки «пеллегрино». Она поставила два бокала на случай, если Эдриан, владелец ирландского бельевого шкафа, решит к ней присоединиться. Он всегда вылезает из машины и подходит к двери. А не сигналит, подъехав, как другие. И это ей нравится. Лора отпила немного и небрежно поставила бокал. Будет еще один круглый след. Каминную полку и так уже украшало некое подобие олимпийского символа.

Вокруг, как и везде в этом доме, громоздились деревянные и картонные коробки и ящики, упакованная для перевозки мебель. Завтра она отрясает прах деревни со своих ног. И очень вовремя. Не то чтобы она часто здесь бывала в последнее время. Она жила у друзей в Сток-Поджесе, следя за постройкой своего нового дома и лишь изредка наведываясь в Мидсомер-Уорти, чтобы забрать почту и проверить сообщения на автоответчике.

Несколько раз звонила Эми. Хотела встретиться, чтобы снова выразить Лоре свою благодарность за спасение жизни. После третьей из таких встреч, прошедших в довольно напряженной обстановке, Лора послала ей открытку, где говорилось, что все это совсем не обязательно и что сейчас, в основном из-за переезда, она очень занята. Вероятно, ее намек поняли, потому что, даже когда «порше» Лоры стоял около дома, Эми не заходила.

Меньше всего на свете Лоре хотелось, чтобы ей напоминали об отвратительной трагикомедии, которую она застала в Гришэм-хаусе. Полицейские после всего случившегося привезли ее в участок и настояли, чтобы она выпила крепкого сладкого чая, которого ей вовсе не хотелось. Но они утверждали, что это очень помогает справиться с шоком. Лора пыталась, конечно, объяснить им, что все произошло слишком быстро, чтобы она успела испытать шок.

Разбив стекло, она пролезла в образовавшуюся дыру и побежала наверх, в ту комнату, откуда, как ей показалось, доносились крики. В ту секунду, когда Лора ворвалась в комнату, Гонория отпустила Эми, метнулась к открытому окну, села на подоконник и кулем повалилась назад. Мгновение ноги торчали над подоконником, потом она пропала из виду. Гонория не издала ни звука — ни когда выпала из окна, ни когда упала на землю. Все произошло за какие-то секунды.

Лора толком не поняла, что там происходило, и не была уверена, что хочет в этом разбираться. Она сообразила только одно: ее решение немедленно поехать к Эми, вместо того чтобы позвонить ей и назначить встречу в другом месте, как предлагал старший инспектор Барнаби, оказалось более чем правильным. Она не посмотрела на портрет в медальоне Эми, на того, из-за кого, надо думать, и случилась вся эта история, но ее заверили, что это больше не имеет значения. Теперь единственное, чего ей хотелось, это выбросить безобразное происшествие из головы, в чем, надо сказать, она весьма преуспела.

Особенно Лору удивляла поразительно быстрая трансформация ее чувств к Джеральду Хедли. Теперь, думая о нем, она всегда мысленно называла его по имени и фамилии. После того как Лоре рассказали о его странной двойной жизни и гомосексуальности, всепоглощающая страсть, некогда ею завладевшая, таинственным образом исчезла. Казалось, она, как Титания, освободилась от заклятия.

«Интересно, — думала Лора, — не является ли это быстрое и легкое выздоровление знаком того, что человек я неглубокий?» Но эта мысль вовсе не показалась ей такой уж неприятной. Во многих смыслах неглубоким людям гораздо легче живется.

Рев автомобиля прервал ее приятные размышления. Лора взяла сумочку. Направляясь к двери, она задержалась перед своим принцем куаттроченто и с неудовольствием посмотрела на его кислую физиономию. Он всегда был так близок ей, сегодня же впервые она испытала раздражение при взгляде на него и решила, что зря придумывала себе разные трагические обстоятельства, чтобы объяснить его настроение. Возможно, он просто дуется, как это бывает с подростками. Лора погладила его по руке: «Приободрись. Может, еще ничего плохого и не случится».